Хотя до вечера было еще далеко, Булат уже явился к роднику. Его бы воля, он мог и раньше пожаловать. А ждать пришлось долго. Так долго, что бедный парень приуныл. Однажды они с Оюной встречались здесь. Один-единственный раз. Оба, конечно, смущались и волновались. Пришли почти одновременно и растерялись, очутившись вдвоем. Не знали даже, с чего начать разговор. Выручило обоих спасительное «а помнишь?» И хотя меж ними была, пусть не очень большая, разница в возрасте, вспоминали, конечно, о школе, об учителях и пионервожатых, всякие забавные случаи… Оба оживились и стали снова самими собою, какими всегда были до этой встречи, и перебивали друг друга, и хохотали по любому пустяку.
Ну разве не смешно, что Булат — уже здоровый парень! — дергал Оюну за косички, а она, глупая, плакала. А когда Лида-багши спросила ее, чего она плачет, так Оюна не призналась. Упала, мол…
А то еще всей школой выезжали в тайгу заготавливать дрова, заблудились, вернулись ободранные, голодные, с растертыми в кровь ногами. И Булат — Оюна до сих пор это помнит — ни одной девчонке не помогал, только ей одной, и всю дорогу домой поддерживал ее, хотя мальчишки смеялись и дразнились…
Как-то в летние каникулы возили на лошадях копны пахучего сена и долго понапрасну ждали, чтобы пошел дождь и можно было отдохнуть. Оюна тогда восьмой кончила, а Булат уже учился в техникуме и был на практике. И они почему-то стыдились друг друга.
А в общем, все тогда было проще и легче. Оба стали взрослее, оба — чего уж скрывать! — нравятся друг другу, но отношения между ними какие-то неопределенные. Виноват, конечно, Булат. Он старше. Ему давно пора объясниться с Оюной. А он все чего-то тянул, тянул, пока не поссорились. Вот и думай теперь: придет она или не придет?
Булат то и дело обдергивал на себе новый костюм, который еще не успел сесть по фигуре, и жалел, что надел его понапрасну. Глупый, он зря переживает, ведь времени, если разобраться, прошло не так уж много.
Булат увидел Оюну издали. Но, странное дело, она совершенно не торопилась! Вид у нее был такой, будто она просто-напросто гуляет по степи. Вот сейчас, не дойдя каких-нибудь трехсот метров, остановится, а может, даже повернется и направится обратно… «Ну иди же, иди!» — хотелось кричать Булату. И она словно услышала его зов, потому что зашагала немного быстрее. Уже совсем близко… В синем шелковом халате, в высоких сапожках из красной кожи, на плечи накинут платочек с крупными яркими цветами. Такая нарядная!.. Такая красивая!..
Шла Оюна, и тысячи сомнений сдерживали ее. Еще не остыла обида на Булата: зачем, за что он так подвел ее? Ну, допустим, относится он к ней по-хорошему, даже лучше… Но ведь дружба должна быть чистой, честной. Не поступи она по-своему, и стали бы люди всякое говорить… Встретиться с ним, конечно, надо. Просто, чтобы выяснить все до конца. Только зачем она согласилась идти к роднику? Можно было и в другом месте потолковать. Все-таки никакого у нее характера нет — только Булат ее пальцем поманил и, пожалуйста, отправилась, побежала! Может, все же вернуться? Совсем не от закатного солнца залило румянцем ее лицо, а кончики ушей порозовели. Стыдно почему-то… Ну да теперь поздно передумывать — явилась.
Из-под опущенных вздрагивающих ресниц смотрит на Булата, не в силах слова вымолвить. И Булат тоже смущен. Медленно идет навстречу, протягивает руки.
— Здравствуй, Оюна! Я так тебя ждал… Боялся, что возьмешь и не придешь.
Подала ему руку. Тоненькие пальцы скрылись в его больших ладонях.
— Я же дала слово…
— Спасибо.
А ее как будто и не радует это «спасибо». С деланным равнодушием спрашивает:
— Ну, зачем ты меня звал сюда?
Вот так да! Ошарашенный ее вопросом, Булат не нашелся что сказать и брякнул:
— Да… так просто…
Ресницы у Оюны распахнулись, глаза глядят на него в упор, прожигая насквозь. Во взоре ее недоумение, досада, насмешка… Она отступает на шаг, будто собираясь уходить.
— Что значит «так просто»? Тебе, должно быть, чужого времени не жалко. Знала бы…
— Кет, — пытается исправить оплошность Булат, но выходит у него опять неуклюже: — Я очень хотел видеть тебя.
Оюна непонимающе улыбается:
— Разве ты меня до этого не видел?
— Да… конечно…
Вид у Булата растерянный. Никогда он таким не был. Оюне становится жаль его, но она и виду не показывает. Больше того, строго так говорит ему:
— По делам мы можем в бригаде встретиться или в конторе. Совсем не обязательно к роднику ходить. А если ваша помощь потребуется, так я сообщу. Только вряд ли нам нужно будет помогать. Хоть у нас и плохие овцы, как-нибудь сами управимся.
— Оюна! — голос Булата дрожит. — Я сюда не об овцах говорить пришел!..
— А мне кажется, с этого как раз и надо начинать. Смешно… Ну, я, однако, пойду…
Она медленно поворачивается, и Булат с ужасом думает, что сейчас, сию минуту все-все кончится. Ведь уйдет, совсем. Как же быть? Как задержать ее? Как сказать ей, чтобы она поняла? A-а, решается он, была не была!
— Оюна, постой! Я давно хотел сказать тебе… о любви…
Девушка на миг растерялась, но тут же окинула Булата удивленным взглядом и пожала плечами.
— О любви? Да разве она существует?
— То есть как?..
— Любовь… Хэ! Может, когда-то ее и знали, любовь. Во времена рыцарей, баторов. Ромео и Джульетта, Тахир и Зухра, Аламжи-Мэргэн и Арюун-Гохон… Когда это было?!
— И сейчас может быть такая любовь. Даже еще сильнее. Каждый может испытать… Вот увидишь!
— Что — увидишь?
— Ну… я не так сказал.
— Брось, Булат. Все это только в книгах да в кино.
— Что ты! Будто сама не знаешь, что в литературе и искусстве отражается то, что бывает в жизни.
— Любовь… Хэ! Не понимаю я тебя.
— Поймешь!
Булату стоит только чуть-чуть, совсем немножко «завестись», и куда его робость девается! То все по-книжному изъясняется, а тут и слова совсем другие откуда-то берутся. Заядлый спорщик, он пустился с жаром доказывать, что нельзя так рассуждать, как Оюна. Любви, видите ли, не существует! Подумать только! Он прямо-таки кипел, утверждая, как ему бывает противно слушать парней, хвастающих своими похождениями. Чаще всего врут парни, цену себе набивают. Да если у кого и было что-то, об этом помалкивать надо.
А в Оюну будто бес вселился. Во всем перечит. Возражает Булату, смеется над ним. Не выдержал он в конце концов.
— Скажи, что шутишь? Ты же умная. Ты говоришь не то, что думаешь. Правда?
И смешно Оюне, и друга жаль.
— Нарочно я… Просто захотелось тебя подразнить. Извини…
— Понятно, понятно, — обиделся Булат. — Ты думаешь, я ничего в любви не смыслю!
— Что ты! Как раз наоборот. Раз ты так меня учишь, у тебя, должно быть, богатый опыт?
Опять дразнится! И не рассердишься на нее — так лукаво, так мило улыбается.
— Любить, конечно, мне еще не приходилось… Но в настоящую, большую любовь я верю. И надеюсь…
— Мне тоже не приходилось, — после некоторого раздумья признается Оюна.
И оба примолкли, словно и впрямь испугались откровенных слов, которые готовы были уже произнести.
…С певучим шорохом осторожно плескалась о берег маленького озерца вода, вытекающая из родника. Будь сейчас посветлее, лица Оюны и Булата алели бы ярче весенней степной сараны-улалзая, но вокруг легла уже тихая, мягкая мгла, и никто не видел, никто не считал, сколько раз обошли они молча ключ-озеро, забыв и о ссоре и о недавних спорах, в которых самое главное осталось недосказанным.