— Ты, студент, где это нашу чабанку подцепил? Или со свидания возвращаетесь? Смотри, еще увезешь ее от нас! Ха-ха-ха!..
Санджи покраснел.
— Я думаю…
Пуская густую струю махорочного дыма, Балмацу в упор отвечает бригадиру:
— Можете не бояться. Никто ваших чабанок никуда не увезет.
— А то — пожалуйста. Мы девушками богаты. Иди, студент, в нашу бригаду. Мы тебе добрую невесту подберем.
— Не каждый за всеми юбками гоняется, — подкалывает его Балмацу.
— Я пошутил, — Цынгуев тут же перешел на деловой тон. — Санджи, друг, мне ведь тебя надо. Ты нам не подсобишь купать овец?
— Можно. Почему же…
— Ну, я пошла, — круто повернулась Балмацу.
— Постой! Что-то я хотел с тобой передать. Совсем из головы вылетело, — стучит согнутым пальцем по лбу бригадир.
— Когда вернетесь, вспомните.
Чабанка широко зашагала с бугра и почти сразу скрылась в клубах тумана.
…Коровы сгрудились в ожидании дойки. Отощавшие за зиму на скудном силосном пайке, они снова раздобрели. Вымя у каждой чуть не лопается от молока.
Стадо довольно пестрое. Каких только пород в нем нет! И местные буренки, завезенные еще в тридцатых годах, и казахские, и бог весть еще какие. Жуют жвачку, чешутся о забор, отгоняют хвостами назойливых мух, протяжно мычат, словно зовут доярок.
Вот и доярки появились. Гремят подойниками, разбирают своих животных, окликают их:
— Пеструха!
— Таня, Таня…
— Безрогая!..
Доярки на ферме, как на подбор, матери-одиночки, крепкие, румяные. На всех одинаковые платки — недавно в магазине продавали, черные залатанные халаты, легкие обутки на босу ногу. Им здорово достается. Полный световой день на ногах. Коров много, и женщины устают возиться с ними, но работают привычно, споро. Управились с дойкой в два счета, но трех новых коров ни одна брать не пожелала. Расшумелись, заспорили:
— Почему на нашу ферму передали?
— А я хуже всех, да?
— Давайте по очереди.
— Еще чего! У меня и так сверх нормы.
По-своему они, конечно, правы. Но коровы же не виноваты. И Санджи пытается уговорить женщин:
— Мы должны поддерживать… Булат для колхоза старался…
Не тут-то было!
— Ты нас не агитируй. Если хочешь, сам дои.
— А что? — ничуть не смущается парень. — Думаете, не смогу? Нас кое-чему учили.
— Держи ведро! — ловит его на слове старшая доярка Дулма.
— Давайте.
То к одной, то к другой корове пробует подступиться Санджи, ничего у него не выходит.
— Саа! Стой! — кричит он.
Хоть бы что.
Попытался поймать буренку с обломанным рогом. Та, подпрыгнув на месте, припустила во весь опор. Санджи с прутом за нею. Не догнал. А корова еще, как нарочно, хвост задрала, на землю лепешек накидала, дразнится. Доярки хохочут.
Решил практикант хитрость применить, замаскироваться. У одной женщины халат взял, у другой платок. Надел — ну, девушка и девушка! Щеки, которых еще не касалась бритва, раскраснелись, пока за коровами бегал, глаза блестят.
— Смотри, кто-нибудь влюбится! — смеется Дулма. Она уже готова выручить парня, подоить этих строптивых коровенок, но Санджи и не собирается сдаваться. Взял в руки маленькую кормушку с концентратом, медленно пошел к буренке. И обманул! Потянулась она к пойлу-бурдуку.
Буренка изо всех сыденовских коров самая шалая. На нее раз поглядеть, и то видно, какую науку в жизни прошла скотина. Обломанный рог — это еще что! И прихрамывает она на одну ногу, и хвост у нее куцый, и всяких шрамов-ссадин не перечесть. Ни одна изгородь ее не держала. Сквозь любую чащу продиралась. С причудами коровка. Мимо развешенного белья, например, никогда не пройдет, непременно жевать станет. Очень нравится ей лизать замазку на окнах. В общем, животина на удивление.
Санджи удалось, приманивая кормушкой, загнать буренку в угол, привязать за рога к столбу, спутать задние ноги. Перевел дух, подставил подойник… Не тут-то было! Своенравная корова чуть с ума не сошла, когда парень прикоснулся к ее вымени.
Мучения Санджи только начинались.
Зажав подойник между коленями, он половчей уселся на скамеечке, стал осторожно и терпеливо массировать сухие соски. Буренка еще пуще разъярилась, взбрыкнула связанными ногами, выбила ведро, чуть не опрокинула Санджи.
Доярки, окружив практиканта, смотрели, как он укрощает корову, перешептывались. Они уже не шутили над парнем, не злословили. Его упорство внушало уважение.
Переупрямил Санджи буренку. Звонко брызнули о жесть тугие струи молока, теплые, пенистые. С непривычки у него быстро устали, занемели пальцы, но он старался не подать виду. Женщины наперебой предлагали сменить его — не поддавался на уговоры. Он уже кончал доить третью корову, когда вновь появился Цынгуев.
— Сам с коровами Булата возишься? — презрительно фыркнул бригадир. — Такие же вредные, как хозяин. Брось ты их к чертям! Не мужское это дело. Баб, что ли, пожалел?
Санджи слил молоко в бидон, снял платок, отвязал корову.
— Зоотехник должен все уметь.
— Ты, конечно, абсолютно прав. А я в самом деле за тобой приехал. Узнал, что ты на ферме, и — сюда. Ты уже спал. Я не стал будить…
— Я не спал. Я читал, — усмехнулся Санджи.
Что-то в его усмешке было такое, что Цынгуев поспешил сменить разговор.
— Ты еще долго собираешься оставаться на ферме?
— Пока электродойку не пущу. Может, сегодня и кончу. «Летучка» должна подъехать. Вдвоем с Булатом быстрее доделаем.
Бригадир задумывается.
— Ладно, вместе дождемся. А потом я всех вас в бригаду увезу. Пойдем пока, посидим на берегу, — и зашагал к озеру.
— Можно, — Санджи пошел за ним.
— Устаешь, понимаешь, — вытянул ноги, усевшись на траву, Шойдок Цынгуевич. — День-деньской о деле стараешься… Можно себе разрешить и отдохнуть немного. Хорошо здесь. Одного только не хватает.
— Чего?
— Что такое котловая водка, знаешь?
Санджи помотал головой.
— Ну как же? Молочная водка. Самогон из молока. Не знаешь? Сначала архи получается — от первого отгона. Второй раз пропустить — уже арза называется. На огонь капнешь — горит. Почти как спирт. А если еще перегонять, тогда будет хорзо. Настоящий яд, говорят. Мне ни разу пробовать не приходилось. Конечно, у нас запрещено молоко на водку перегонять, но кое-кто исподтишка «котлы замазывает». Неужели в вашей Калмыкии нету такой водки? — Цынгуев даже слюну сглотнул, представив вкус и аромат крепчайшего напитка.
— Вроде бы делали и у нас. Я от матери слышал. Давно это. Я еще маленький был.
— Ну, а теперь ты взрослый. Так что можешь попробовать. — Цынгуев вытащил из кармана брюк бутылку, заткнутую бумагой, и плоский кружок.
— Это что?
— Это, что ли? — бригадир поднес к глазам кружок. — Это походная посуда. Стакан. Может растягиваться.
— Интересно, — протянул Санджи.
— А вот айрсан — сушеный творог, — извлек откуда-то Цынгуев небольшой узелок. — Отличная закуска.
Хоть и не любил Санджи спиртного, но желание попробовать, что это за штука такая — молочная водка, пересилило. Он не стал отказываться от угощения, только попросил:
— Мне немного.
Бригадир протянул стакан.
— Ты дальний гость. Я с тобой еще ни разу не чокался. Держи мое скромное угощение.
Санджи нерешительно пригубил.
— О-оо! Очень крепкая!
Так и не допив, вернул стакан Цынгуеву. Бригадир долил и одним махом опростал его.
— Я вчера, честно тебе сказать, немного промочил горло. Сейчас самое время поправиться…
Не предлагая больше практиканту, Шойдок Цынгуе-вич еще раз наполнил стакан и одним глотком управился и с этой дозой, тут же, на глазах, хмелея.