— Я сам!..
Из толпы подсказывают:
— Левее!
— Еще маленько…
— Вы меня не сбивайте.
— Правильно, Дондок, никого не слушай, вали прямо!
— Мимо, мимо!
— А-аа, болтайте, сколько хотите. Вот проткну ножницами и отвечать не буду.
— Ведь срежет! Черт побери — срежет!
— Ого! — ржет Дондок, поднимает упавшую бутылку, срывает повязку с глаз, целует этикетку и вышибает ладонью пробку. — Сейчас мы с ней поговорим!
Он взболтал содержимое бутылки, опрокинул в рот и стал жадно глотать. Лишь сделав несколько глотков, Дондок сообразил, что его провели: в бутылке — вода…
Вот когда дали волю языкам доярки.
— Правду говорили, что Дондок с водки на аршан перешел.
— С больших выигрышей в Хильгинде!
— Он же там голый ходил, где было деньги на водку брать.
— Бр-росьте! Я вам задам! — Дондок швыряет бутылку через головы доярок.
— Глядите, девки, приоделся-то как! Где такой плащ брал? Дай померить, может, как раз на меня будет, — мнет пальцами рукав плаща Цырегма.
— Не зря тебя Дондок-баба прозвали, — язвит хохотушка Фатима. — Волосы отросли, хоть косы заплетай. Только губы накрасить осталось…
— Давайте проверим: мужик он или баба!
— Бр-росьте!.. Уходите по-хорошему, — начинает злиться Дондок.
— Ну, ты потише! Думаешь, не осилим тебя? Вот как повалим сейчас.
— Так не пойдет, — скалит стальные зубы Дондок. — Это мне полагается вас валить. Ну, которая смелая? Подходи!
— Аа-а, что мы с ним толкуем. Давай, девки, взялись! — командует Дулма. — Приведем его снова в голый вид!
— Подружки-ровесницы! Боевые доярки с высокоудойной фермы! Не совершите роковую ошибку! Что вы делаете? — Дондок пытается отшутиться, но поздно — доярки дружно набрасываются на него. Он разражается бранью, отталкивает двух женщин, но серьезного сопротивления оказать им не решается — как ни говори, слабый пол, не драться же с ними. А доярки раззадорились, гнут ему к земле голову, заламывают руки. Одна изловчилась, дала подножку, и вот уже Дондок барахтается в пыли под грудой хохочущих женщин.
— Будешь еще?
— Перестанешь ругаться?
— А это тебе за Балмацу!..
Растерзанный, помятый, злой, едва выкарабкался Дондок, кляня себя за то, что приехал сюда, — по всему видно, деньгами тут не разживешься, — что сам на свою голову связался с доярками. Он подумывал, куда бы теперь податься, когда его окликнула Демидова.
— Ты откуда взялся, Дондок? Чем занимаешься?
— Я, как вам известно, не член партии и даже не комсомолец, — огрызнулся Дондок. — И в школе у вас не учусь. Никто я. У меня перед вашей общественностью нет никаких обязанностей. Я по своей воле хожу.
— По своей-то по своей, но ты советский гражданин. Значит, обязан порядок соблюдать, законы.
— Мне председатель Гурдармаев уже читал нотации, пока самому не надоело. Наверно, и ваши поучения ни к чему. Я приехал на культбазу повеселиться, как все остальные прочие. Имею на это право согласно конституции. Одного мне, конечно, не хватает, но вы, я думаю, сумеете мне помочь.
Видя, что Дондок валяет дурака, Демидова и внимания не обратила на его болтовню.
— Понятно. Значит, работу бросил, жену оставил, только о себе заботишься. Погулять тебе захотелось?
— Вы правильно угадали.
— Боюсь, что твои надежды не оправдаются.
— Это почему же?
— Я тебя предупреждаю…
— Интересно, о чем?
Демидова повернулась, чтобы идти в клуб, где уже пора было начинать собрание.
— Вот что, товарищ Бабуев, — сказала она на прощание. — У нас сегодня большой праздник. Доярки хорошо поработали. Мы их награждать будем. И портить праздник мы никому не позволим. Так что не надейся, что тебе удастся тут попьянствовать или кого-нибудь в карты обыграть. Ясно? Только попробуй!
— Это агитация или угроза? — прикинулся непонимающим Дондок.
— Понимай, как хочешь, — отрезала Лидия Васильевна.
«Ну, понятно, за Балмацу, за водку она меня правильно ругает, — размышлял Дондок, — Но про карты откуда узнала?» Он успел, когда животноводы получали деньги, сговориться с несколькими пастухами погонять пестрых лошадок по кругу. Похоже, план срывался окончательно. «Кажется, в Будалане сегодня тоже должны деньги давать, — соображал он. — Надо ловить попутную машину».
ГЛАВА ВОСЕМНАДЦАТАЯ
…Первая чабанская механизированная бригада. Так сказать, основная производственная база Оюны.
Приметнее всего здесь, конечно, кошары с пристройками и обширными загонами для овец, ограда которых с обеих сторон сверкает белизной недавней побелки. Перед кошарами, на той же невысокой сопочке, три небольшие избы с каменными завалинками. Избы добротные, из бруса, покрыты шифером. Над крайней, той, что ближе к дороге, висит выцветшее знамя. Изба пока пустует, ее хозяева-чабаны еще не перекочевали с летника. В ней же есть комнатка бригадира. В среднем домике, возле которого установлен фанерный щит с лозунгом «Слава передовикам социалистического соревнования», поселились Оюна с Балмацу, а в дальнем — перед ним развешено постиранное белье — живет Дугаржаб Беликтуев с отцом и матерью.
Днем тут полное безлюдье — все в степи, с отарами. Возвращаются поздно. Управляются со всякими домашними делами. Уже затемно собираются вместе то у Оюны, то у Дугаржаба поговорить о том о сем, завтрашний день спланировать, а если приехал бригадир — выслушать от него очередную накачку. Посторонние люди редки. Случается, конечно, по пути кому-нибудь завернуть, чайку попить. Высокое начальство чабанов своим вниманием не балует. Это событие — когда кто-нибудь из области приедет. Аймачные, правда, появляются. Как правило, расспрашивают об овцах. Людьми, которые с этими овцами работают, почти не интересуются. Ну, Догдомэ в счет не идет, он свой человек. Чаще, чем раз в месяц, ему наведываться не удается. Территория колхоза такая, что по графику как раз месяц нужен, чтобы всюду успеть побывать. Цырен Догдомович, если уж приедет, обстоятельно все выспросит, узнает, какие нехватки, что нужно, посоветует. Не то что другой председатель — Гурдармаев. Тот не успеет еще из машины вылезти или с мотоцикла слезть, как уже собрание назначает. Хоть два человека на месте, все равно собрание. Долго, нудно рассказывает о принятых сомонным Советом постановлениях, об указаниях вышестоящих органов и делает непременно строгие предупреждения по любому поводу или без всякого повода.
С нетерпением и радостью ждут здесь всегда Лидию Васильевну, парторга, бывшую свою учительницу. С ней, как с матерью. О чем только не расспрашивают ее чабаны! Показывает ли барометр на осадки, много ли накосила сена вторая чабанская бригада, правда ли, что в колхозах Дульдургинского района ящур, будет ли в этом году аймачная сельхозвыставка, чему может быть посвящен предстоящий Пленум ЦК… Лидия-багши обязательно заставит всех высказаться.
А самые дорогие и почетные гости, понятно же, — шефы из передвижной технической мастерской, Булат и Роза. По вполне понятным причинам экипаж летучки и сам любит приезжать сюда, находя для этого самые различные причины. Сегодня они прикатили, чтобы провести очередное занятие с чабанами по механизации. Это Булат по совету Сергея Петровича Кузнецова решил повышать техническую грамотность чабанов — какие же они механизаторы, если не разбираются в машинах!
В печке, сложенной возле домика, жарко горят березовые дрова. На плите в чугунном котле варится суп, дразня аппетитным запахом дикого лука. Над котлом колдует вспотевшая от огня и суеты Оюна в фартуке и с поварешкой на длинной ручке. Она хочет попробовать варево, но обжигается и, смешно помахав ладошкой перед широко раскрытым ртом, зовет друзей:
— Мальчики! Девочки! Ужин готов.
Второй раз звать не приходится — все проголодались. Оюна разлила суп по тарелкам, сняла фартук, вытерла лоб, уселась сама за стол.