— Дело, конечно, твое. А мать Булата Сыденова к ламам в дацан молиться ездила. Нойон-председатель говорит, черт бы с ним, мало ли что вытворяют старики и старухи, выжив из ума, пусть себе верят в бога. Йо тут, парень, дело похуже. Булат Сыденов сам, на своей машине, возил ее в дацан. Вот что страшно. У начальства и бумага есть, которая все это подтверждает.
— Какая бумага?
— Какая, какая!.. Некогда мне объяснять, какая бумага. Увидишь Булата, срочно направь его к Дансарану Вангановичу.
— Я передам… Но…
Сельпо Даши тронул свою автолавку.
То, что сообщил продавец, ошарашило Дугаржаба не меньше, чем разговор с Догдомэ о бригадирстве. Друг явно попал в беду. Конечно, это клевета. Не мог Булат везти мать в дацан. Он наверняка даже и не знает об этом. Неужели с помощью такой подлой выдумки попытаются свести с ним счеты? Надо увидеть его как можно скорей, предупредить… Но где его встретишь? Дугаржаб сделал крюк, вышел с проселка на основную дорогу, где было больше вероятности случайно встретить «летучку». Он спешил, хотя вероятность столкнуться с автомастерской была слишком ничтожна. Даже если вдруг именно в это время направляется она в цынгуевскую бригаду, то попробуй разгляди ее в этой пылище… Чем больше торопился Дугаржаб, тем больнее было идти, тем тяжелее становился протез, тем сильнее хромал. Он уже едва переставлял ноги — здоровая нога тоже ни с того ни с сего разболелась.
И все же чудеса на свете бывают! Дугаржаб совсем выбился из сил, когда прямо на него выкатила «летучка» и Роза радостно закричала из кабины:
— Здравствуй!
Она остановила машину, выскочила к нему, и радость на ее лице сменилась выражением озабоченности и тревоги. Должно быть, вид у Дугаржаба был хуже некуда.
— Здравствуй, Роза! — тяжело выдохнул Дугаржаб и, обессиленный, опустился на подножку машины.
— Что с тобой? Куда ты бежал? Разве можно так? — забросала она его вопросами.
— До свадьбы заживет! — улыбнулся запекшимися, черными от пыли губами Дугаржаб.
Роза всплеснула руками:
— Еле сидит, а еще о свадьбе толкует! Ну, говори же!
— Эх, закурить бы… Я тебя послушался, совсем бросил. А сейчас…
— Не городи чепуху. Я очень спешу. Куда тебе надо — доброшу.
— Где Булат?
— В Кункурской бригаде. «Беларусь» чинит. А я в МТМ поехала за запчастями.
— Ясно.
— Тебе ясно, а мне ничего не ясно. Ты можешь по-человечески разговаривать? — обиделась Роза, но виду не подала, потому что Дугаржаб был явно не в своем уме. Вот опять вместо того, чтобы толком объяснить, спрашивает:
— Ты автолавку не встретила?
— Нет.
— Сельпо Даши вас ищет.
— Зачем?
— Говорит, Булат возил Бальжиму-абгай в дацан… Его Гурдармаев вызывает. На этой машине, говорит, на «летучке» возил…
— На «летучке»?.. Надо же! Постой, постой… Мы недавно тетю Бальжиму подвозили до Агинской фермы. Она к доктору ездила. Еще про какие-то лекарства вспоминала…
— Может, бабушка оттуда в дацан махнула?
— Не знаю. Нам она ничего не говорила. Да если бы сказала, разве Булат разрешит?
Дугаржаб опустил голову.
— Я тоже так думаю. Видно, она все-таки была в дацане. Вот к этому теперь и придерутся. И вкатят Булату…
— Что они все на него нападают? Я с ним вместе работаю, не дам Булата в обиду! — с жаром произносит девушка.
Дугаржаб ласково — никогда так не смотрел — взглянул на нее.
— Конечно, не дадим. Ты поезжай, Роза. Мы должны предупредить его.
Он встает с подножки, берет в обе широкие, крепкие ладони маленькую руку Розы и очень неохотно отпускает ее.
ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ПЕРВАЯ
Колхозными техническими мастерскими горожанина не удивишь, а для бурятских степей еще и сегодня КТМ — что твой завод. Ранними утрами несется над степью звонкий гудок, и гулкое эхо, многократно повторяя, далеко-далеко провожает его.
В солнечный день за добрый десяток километров можно увидеть, как ослепительно сверкают застекленные пролеты цехов мастерских. А в самих цехах, как на настоящих заводах, позванивают мостовые краны, цепко держа на своих крюках автомобильные шасси, тракторные двигатели, ослепительно вспыхивают голубые огни электросварки, пулеметными очередями стреляют пневматические молотки, грохочут станки… Здесь трудятся люди, каких никогда прежде не знали степи, — рабочий класс.
Заведующего мастерскими Сергея Петровича Кузнецова не отличишь от любого станочника. В такой же, как на всех, спецовке. Только из верхнего карманчика замасленной куртки торчат штангенциркуль да толстый красный карандаш. Человек крепкой кости, он выглядит моложе своих лет, должно быть, еще и оттого, что его ясные голубые глаза словно излучают доброту.
— Мэндэ амар! — весело приветствует он входящего в. мастерские бригадира Цынгуева. — Какой приятный человек пришел! Давно мы с тобой не видались.
— Мэндэ, тала[21] Сергей!
Лицо у Шойдока Цынгуевича озабоченное. А может, это только кажется, может, он всего лишь боится запачкать свое новое пальто с каракулевым воротником.
— Нас на соревнование вызывать не собираешься? — так же весело спрашивает его Сергей Петрович.
— Нет… — хмуро отвечает бригадир, подтверждая тем самым, что дело вовсе не в его новом пальто. — Мы своим соревнованием по горло сыты. Пришел вот посмотреть, чем вы тут занимаетесь.
Кузнецов широко улыбается.
— Я тебя не узнаю, Шойдок! С каких это пор ты стал нашими делами интересоваться?
— Жизнь заставляет, — нехотя отвечает Цынгуев.
Заведующий мастерскими осторожно, чтобы не испачкать пальто Цынгуеву, берет его под локоть, ведет за собой.
— Ну, рассказывай новости южных степей.
Они неторопливо идут по грохочущему станками цеху, и Шойдок Цынгуевич, морщаясь от непривычного шума, почти кричит:
— Так вот и живем. Должно быть, все новости нашей бригады тебе известны. Ведь ваша «летучка» взяла шефство над нами.
— Ты наших шефов встречаешь чаще, чем я, — смеется Кузнецов. — Я Розу только вечерами вижу, да и то не каждый день. А Булата разве когда в цехе перехвачу, поздороваюсь…
— С ними надо бы покрепче поговорить.
— Что-нибудь случилось? — встревожился Сергей Петрович.
— Ты, конечно, будешь их защищать. Все-таки дочь… Но я Розу и не обвиняю. Она девушка. Как ее натравят, так и делает. А вот твой хваленый Булат Сыденов, как говорится, из всех рамок вышел. Взять с любой стороны — ничего хорошего. Пришла пора подвинтить все гайки.
Кузнецов остановил его.
— Погоди. Зачем ругать человека за глаза? Булат должен быть где-то здесь. Давай поищем.
И действительно, механик оказался неподалеку, под навесом подле мастерской, у старого, когда-то выкрашенного в красный цвет, но облупившегося и основательно проржавленного локомобиля. Он с увлечением разглядывал что-то в старой машине и удивленно посмотрел на подошедшее начальство.
— Здравствуйте!
— Что делаешь? — спросил Кузнецов.
— Да вот… Хочу приспособить. Его уже списали. Чем на утиль сдавать, может, нам отдадите?
— Зачем?
— Его можно починить. Сколько в нем лошадиных сил?
— Семьдесят, кажется. А где ты его хочешь приспособить?
— Почему бы его не установить на одной из ферм? И отопление для домов, и горячая вода, и корма готовить…
Цынгуев сердито ввязался в разговор:
— Опять никому не нужное дело! И думать брось, чтобы тащить его в мою бригаду. Сколько уже поломали всего? Портите машины, и больше ничего. Возились, возились с комбайном, хвастались: новое приспособление придумали! Где оно, ваше приспособление?
Булат ничуть не удивился — не раз такое слышал, сдержанно ответил: