— Во-первых, мы ни перед кем не хвастались. Хотели сделать как лучше. Во-вторых, делаем все мы на старых машинах. А в-третьих, занимаемся в свободное время.
— Во-первых, во-вторых, в-третьих! Ишь, как красиво говоришь! Привык кормить людей пустыми словами. И Беликтуеву голову замутил. Был парень как парень, а теперь под твою дудку пляшет.
— Дугаржаб становится очень хорошим механизатором.
— Мне лучше знать, какой из него механизатор! Он совсем перестал по-настоящему работать. И нечего тебе его защищать. Лучше подумай, как самому защититься.
Бригадир недобро усмехнулся.
— Това-арищи! — пожал плечами Сергей Петрович. — Что-то я ничего не понимаю из вашего разговора.
Булат прислонился к локомобилю, глухо произнес:
— Хотите обвинить меня, что мама в дацан ездила, да?
— Что значит — ездила? Ты ее сам туда возил!
— Возил!.. — горько усмехнулся Булат и махнул рукой.
— Вы в самом деле возили Бальжиму-абгай? — нахмурился Кузнецов.
— До фермы довезли. Я никак не думал, что она в дацан поедет. Я бы ни за что не пустил.
Цынгуев ехидно прищурился.
— Заливай, сколько хочешь. Все равно придется ответ держать. Почему в Совет не идешь? Боишься?
— Я был там.
— Значит, Гурдармаев неправду говорит. Он тебя ждет как депутата. Я только от него.
— Хорошо. Я сейчас же снова пойду к нему.
Сергей Петрович с сожалением посмотрел вслед Булату, почти бегом поспешившему с территории мастерских.
— Может, тетя Бальжима и ездила в дацан… Но Булат тут ни при чем. Роза мне бы рассказала.
— Ха!.. Он мог скрыть от Розы.
— Как это скрыть? Они все время вместе ездят.
Цынгуев не собирался сдаваться.
— Тогда уговорил, чтобы тебе не сказала.
— Не верю. У нас с Розой секретов нет. А я вот что еще думаю. Допустим, что ты прав. Ездили. Утаили от меня. Может, Булат больную мать пожалел, хотел успокоить ее. В таком случае, конечно, он виноват. Не следовало так поступать. Но слишком ругать его за это ни к чему.
— Шутишь?
— Нисколько.
Им не удалось закончить спор. К ним подошла Балмацу, гордо выпятив сильно округлившийся живот. Одежда на ней уже не по фигуре — в боках расставлена, пуговицы перешиты. На лице Балмацу коричневые пятна, но они сделали его даже красивее, а глаза так и светятся, и голос стал мягче, звонче.
— Сайн байна! — здоровается она. — Как хорошо, что я вас застала. У меня дело к вам.
Цынгуев, недовольный, что прервали, сердито спрашивает:
— Куда опять собралась? Снова своего жэбжэна искать. Поздно теперь.
Пытаясь сгладить неловкость от издевательских слов бригадира, Сергей Петрович тоже задает вопрос:
— Дондок не вернулся?
— Нашу судьбу с Дондоком ничем не склеишь, не залатаешь, не припаяешь, — отвечает ему Балмацу, оставив без внимания слова Цынгуева. — А машин, чтоб такие поломки чинить, еще нету.
— Давно я тебя не видел, Балмацу. Смотри-ка какая ты стала! Скоро, значит, в нашей бригаде одним кабаненком больше будет, — добродушно посмеивается Кузнецов.
— Не знаю, кабаненок или кто полукится, — тоже смеется Балмацу.
— У тебя полукится… — Шойдок недоволен. — С мужем разошлась, а у самой в подоле ветер. С чего растолстел а-то?
— Шойдо-ок! — тянет его Сергей Петрович.
— Мне бы к доктору съездить, — обращается к Кузнецову Балмацу.
— Вот-вот, к доктору понадобилось! — Цынгуев даже плюнул от возмущения. — Только бы не работать.
Чабанка прижимает руки к большому животу.
— Не знаю, что и случилось…
— А ты показывалась врачу? — обеспокоенно спрашивает Кузнецов.
— У нашей Дуси была.
— А если была, то нечего выдумывать. Возвращайся в бригаду, — не унимается Шойдок.
— Дуся велела в аймак съездить.
— Значит, на несколько дней хочешь улизнуть?
Балмацу очень сердита на бригадира, но старается сдержаться.
— Лида-багши тоже сказала, чтобы я к доктору поехала.
— А ей какого черта надо? Она что — акушерка? Пока что я ваш бригадир! — выходит из себя Цынгуев.
— Пока что — бригадир, — соглашается Балмацу. — Только у вас я спрашивать не буду, когда мне рожать.
Кузнецов глазами делает знак Цынгуеву, чтобы тот помолчал, кладет руку на плечо чабанки:
— Ты не волнуйся, Балмацу. Тебе вредно.
— Ха-ха-ха! — закатывается Шойдок. — Еще разродишься прямо тут.
— Перестань! — одергивает его Сергей Петрович.
— Ладно, — сдается бригадир. — Поезжай. Только не задерживайся. И еще я тебя должен официально предупредить: не вздумай в дацан ехать.
Кузнецов показал на легковую машину, стоящую возле гаража.
— На ней сейчас в аймак главный инженер поедет. Он тебя довезет. Счастливо доехать, Балмацу.
— Спасибо, — осторожно ступая, чабанка направилась к машине.
Кузнецов и Цынгуев, не сговариваясь, задымили папиросами. Обоим нужна была пауза, чтоб сгладить неловкость. Сергей Петрович заговорил первым:
— Ты помнишь, Шойдок, когда нам с тобой было по двадцать, мы лихо расправлялись со всеми верующими, с дацанами. Выбрасывали бурханов из юрт наших стариков. Я сам пожег тогда иконы у своей бабушки. Сейчас мне кажется, что мы тогда делали не очень умно. Слишком мы были резкими…
Цынгуев качает головой:
— Не согласен. Я бы и сейчас так же делал. Что это такое? Кандидат в члены партии, депутат, комсорг везет свою мать на молебен. Куда годится? Так это дело оставлять нельзя. Твоя Роза тоже комсомолка.
— Если они виноваты, с них надо спросить. А шум поднимать ни к чему.
— Ты так считаешь?
— Убежден.
— Может, ты и прав. Надо подумать, — мнется Цынгуев.
Он чувствует, что перехватил, что Кузнецов ему не союзник. К тому же надо заручиться поддержкой Сергея Петровича совсем в другом деле, а подходящий момент, кажется, как раз наступил, и Шойдок Цынгуевич пытается незаметно сдать позиции.
— Мы с тобой старые кадры, — начинает он. — Не будет ошибкой сказать, что все, чего мы добились, сделано нашими руками. Но сейчас, я думаю, кое-кому это не нравится. Кое-кто не хочет признавать наших заслуг. Я тебе вот что скажу. От одного человека я узнал, что меня собираются снимать с должности бригадира. Я, конечно, не цепляюсь за должность. Но обидно, понимаешь…
— Ты столько лет в бригадирах проходил, — усмехнулся Кузнецов. — Неужели не надоело?
— Не шути, Сергей. Я к тебе за советом пришел.
— Ох, Шойдок, Шойдок… Ровесник ты мой! Ты скажи-ка, за что тебя последнее время критикуют?
— Откуда я знаю? Я изо всех сил работаю. Конечно, случаются кое-какие недостатки… У кого их не бывает? Но про меня всякие слухи распускают. Ты как думаешь, Сергей? Скажи.
— Честно?
— Честно.
— Люди, тебя бригадиром поставили. Люди и снимут. А твой авторитет, ты уж прости меня, никаким домкратом не поднимешь.
— Ха-ха-ха! — деланно рассмеялся Шойдок Цынгуевич. — Ох и умеешь же ты зацепить! Скажешь так скажешь…
— Я без смеха. Говорю, что думаю.
— Значит, так. А я-то думал, мы, как старые друзья, поймем друг друга. Ты, оказывается, не заступишься, даже если меня из собственного дома выкинут… Так вот, знай. Завтра на мое место Дугаржаба Беликтуева поставят, а послезавтра твое место Булат Сыденов займет.
— Что ж, если буду плохо работать, пусть меня заменят, — спокойно произнес Кузнецов.
— Понятно. — Цынгуев бросил недокуренную папиросу. — Значит, заступаешься за них? А мы твоего Булата жалеть не будем.
— Эх, Шойдок, пропадешь ты…
Разошлись не простясь.
ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ВТОРАЯ