На кольцо Трофимов приковылял примерно в то время, когда и полагалось. Правда, полагалось вернуться от платформы «Воздухоплавательный парк», а не с проспекта Гагарина, но зачем придираться к пустякам? Диспетчер сонно черканула в путёвке пару слов, расписалась, и, зевнув, помахала ручкой: «До завтра!» Что и требовалось. Теперь Трофимов мог ехать в парк с сознанием честно выполненного долга. Увы, осознание конца трудового дня скорости Пешке не прибавило, и в парк она приковыляла не в двадцать три сорок две, а в полпервого.
Заявку на ремонт Саша давать не стал — кто её ночью выполнять станет? Просто загнал свою красотку на яму, скинул рычаг в нижнее положение, выправил по месту крепления нижний край подушки и руками прикрыл щель между резинкой и её площадкой.
Обнаружив, что рычаг упал вниз, наивный венгерский кран уровня пола решил, будто в салон ввалилась толпа народу и стал трудолюбиво загонять в подушку воздух. Резинку раздуло, распёрло во все стороны, придавило к площадке — бабах! — и она встала на место. Это был фарт, такое не всегда получается. Минут за двадцать Саша отмыл руки, — и почему в машинах всё всегда такое грязное? — а потом погнал Пешку на БАМ, как в просторечье обзывали открытую стоянку.
Часы натикали час тридцать три. Приткнув машину в ряд, Саша лихорадочно скрутил зеркала — а то ведь и ноги могут вырасти — запер их в кабине, (час тридцать шесть) добежал до будки охраны, крикнул в дверь:
— Двести тридцать восьмую сдал Трофимов! — бросился в медкабинет (час тридцать девять) — Девочки, я трезвый, штамп, развозка…
— Беги, поставим.
Трофимов кинул путёвку на стол, метнулся на улицу и увидел красные габаритные огни уходящей развозки. Час сорок. Ровно через четыре часа ему вставать на работу.
— Не грусти, Шурик, — сказал он сам себе, — за полчаса дойдёшь. Если бы ты жил в Весёлом посёлке, положеньице было бы намного хуже.
Саша натянул шапку на уши, застегнул молнию куртки до самого горла, надел перчатки и тронулся в путь.
К святилищу Велемир подошёл пешим. Конь окончательно выдохся ещё на дальних подъездах к дворцу хозяйки границы, и его пришлось бросить на попечение Аристона и девушки. Здесь, в пахнущих мятой, нежно шелестящих, густых лесных дебрях, всё случившиеся несколько часов назад казалось странным и невероятным. Просто не верилось, что где-то неподалёку от этого покоя могут гибнуть люди, разрывать боевых коней хищные чудовища, превращаться в пепелища целые заставы.
Тропа хитро изогнулась, нырнула между кустов когтистых шиповника. Здесь в воздухе над тропой висела огромная, размером с хорошего кабана, змеиная голова с длинными ядовитыми зубами, похожими на изогнутый меч. Когда-то одно из порождений пустыни, ныне она обозначала границу священной земли, и уходящие в сторону стёжки ясно показывали, что далеко не все путники решались войти внутрь.
Старик тоже ощутил вполне естественную дрожь перед владениями Гекаты, но у него выбора не имелось — а потому он, не останавливаясь, только пригнув голову, твёрдо шагнул внутрь, невольно положив руку на рукоять меча.
В святилище, как всегда, было значительно теплее и светлее, чем снаружи, хотя над головой раскинулось всё тоже небо, а он внешнего холода обитель прорицателей защищали только восемь идолов, стоящих по кругу лицами наружу.
— День ещё жив? — спросил старик поднявшуюся навстречу женщину, приложил руку к груди и почтительно поклонился.
Хозяйка святилища повернула голову к растущему на высоком камне цветку, улыбнулась:
— Бутон ещё не закрылся, но час смерти близок.
— Я хочу узнать пророчество на этот день, хозяйка, — для меня, и для мира.
— Зачем тебе это, Велемир? — удивилась женщина. — Ведь день уже позади.
— Ответь мне, пока он не умер совсем, — старик положил на землю у её ног ритуальную плату из двух шкурок белых кроликов и двух копейных наконечников.
— Что же, Велемир, раз тебе это так нужно… — она ещё раз оглянулась на засыпающий цветок, поднялась, вскинула лицо к небу и начала вращаться, раскинув руки и повернув ладонями к земле. Почти одновременно в центре святилища вспыхнула и стала медленно наливаться алым цветом небольшая точка. Чем быстрее крутилась пророчица, тем ярче раскалялась точка, пока вдруг не полыхнула самым обычным пламенем, тут же начавшим жадно пожирать сложенные в кучу смолистые сосновые ветви и пересохший хворост. Огонь поднялся на высоту человеческого роста, недовольно затрещал, осел вниз. Пророчица, не останавливая вращения, двинулась к костру и вскоре оказалась в самом центре. Словно только и дожидаясь этого момента, разлетелись по сторонам яркие искры, поднялась вышитая по краю тайными иероглифами юбка.