— Во-первых, некоторые живут; во-вторых, пока что это получается скорее случайно, чем целенаправленно; а в-третьих — есть одно совершенно необходимое условие: нужно сохранить во сне собственную свободу желаний. Обычно человек, засыпая, катится по воле случая, нисколько не контролируя ситуацию.
— И что делать? — Таня пихнула мужа локтем под рёбра — чтобы не ехидничал.
— На первый взгляд всё просто. Заснув, именно заснув, а не раньше, нужно во сне поднести к глазам ладонь и посмотреть на неё. Как только это случилось — всё! Новый мир у ваших ног. Можете дальше воображать стены, потолки, людей, гурий и так далее. Увы, на деле желание взглянуть во сне на свою ладонь уплывает вместе с сознанием. Наверное, кто-то может добиться своего с первой попытки, кто-то — лет через двадцать, а кто-то не увидит своего личного мира никогда в жизни. Хотя человеческий мозг достаточно развит, чтобы создать не одну, а сотни вселенных. Это вам любой биолог скажет.
Пока люди рассуждали о высоких материях, неугомонный Альфонс покинул кота, добрёл до Таниных шлёпанец, деловито почистил длинным кривым ногтем клюв и внезапно долбанул гостье по носку тапка.
— Ой! — девушка поджала ноги.
— Что ты делаешь, скотина! — вскочил со стула Миша, а попугай закинул голову назад, зажмурил глаза и нежным бархатным баритоном простонал:
— Боже мой, как ты прекрасна!
— Как? — Изумлённо распахнув голубые глаза, Танечка утратила бдительность, и Альфонс немедленно клюнул другой тапок. Муля, явно решивший под шумок сделать ноги, выполз из-под кресла, волоча по полу жирное брюхо… Однако попугай заметил беглеца и, взмахнув широкими ангельскими крыльями, кинулся за ним.
Хлопнула входная дверь. Заливаясь яростным лаем, в комнату ворвалась пуделиха и попыталась ухватить ненавистную всем птицу за хвост. Альфонс увернулся, кот не успел. Собака по имени Охлос рухнула коту на голову и мохнатые обитатели дома покатились по полу, мимоходом снова опрокинув невезучий стул — а подлый попугай пикировал на них сверху, долбя клювом то одного, то другого. Шумно грохнулся на пол торшер, полился кипяток из опрокинутого чайника…
— Вот, — страдальчески вздохнул Миша, — разве можно заниматься йогой в такой обстановке?
Шлёпая босыми ногами, прибежал семилетний Андрюшка, кинулся разнимать зверей, тут же был поцарапан, клюнут и укушен, но реветь не стал, а принялся тоже ловить попугая. Альфонс, теряя яркие, как свежий снег, перья, не только ловко уворачивался, но ещё и ухитрялся стучать четвероногих преследователей по головам, а двуногого по пяткам. Досталось даже Мише, хотя тот чинно восседал на стуле, прихлёбывал кофе и флегматично советовал:
— Оставьте. Пусть выживет сильнейший. Желательно — один.
Кончилось тем, что ещё раз хлопнула входная дверь, и послышался голос Мишиной жены Иры:
— Что за шум, а драки нет?!
Драка прекратилась немедленно: Андрюшка с Охлосихой выскочили навстречу любимой мамочке, Муля опять спрятался под кресло. Попугай с видом победителя уселся Тане на плечо, вдохновенно пробормотал: «Боже мой, как ты прекрасна!», и вытянул шею. Женщина улыбнулась и почесала галантной птице грудь. Попугай замурлыкал.
— Слушайте, — осенило Мишу, — А может, вы Альфонса возьмёте? Так тихо без него было!
— Что б он нам сына по квартире гонял? — усмехнулся Олег.
— Да нет, — отмахнулся Миша, — это он только кошек так не любит.
— И чтоб орал каждый день в пять утра?
— Можно покрывало накидывать. Тогда он спит спокойно.
— Боже мой, как ты прекрасна! — простонал попугай, на мгновение прервав мурлыканье.
— А если его поставить Сашке в комнату?.. — задумчиво спросила Татьяна.
— Я вам и клетку подарю, — почему-то прошептал Миша и радостно побежал на кухню…
Больше всех обрадовался приобретению Сашка: приведённый из садика домой, он тут же принялся таскать по комнате огромную клетку, выбирая место получше, потом долго твердил попугаю: «Попка дурак» (Альфонс гордо отворачивался), а ложась спать, даже забыл про свой любимый йогурт, поставленный рядом с кроватью. За его неполные пять лет такие случаи можно было пересчитать по пальцам. Олег укрыл сына одеялом и отправился на кухню помогать жене.
Обычно этим и заканчивался каждый их день — Таня вставала к раковине и начинала мыть накопившуюся за день посуду, а муж приходил ей помогать. Он подкрадывался сзади, осторожно зарывался лицом в душистые кудри, нежно целовал шею, покатые плечи, касался губами розовых мочек ушей, а руки его ложились жене на бёдра, или ласкали грудь, почти сохранившую форму даже после рождения сына, или опускались ниже живота… И чаще всего посуду приходилось домывать утром.