— Да ладно, я и так верю, — смутился Сиреневый.
— Нажми, нажми, не бойся!
— Я и не боюсь, — обиделся тот. — Чего мне бояться?
— А чего тогда не жмешь?
— Просто, не хочу.
— Давай я нажму?! — вызвался Салатный и потянулся через Сиреневого к светленькому кротовьему брюшку. Но тот остановил его:
— Знаешь что, милый, — сказал он, — тебе, между прочим, вообще никто ничего не предлагал. Это меня попросили нажать, а не тебя.
— Но ты-то ведь не хочешь.
— Да? А может, это я из вежливости сказал? Может, как раз хочу? Может быть, даже очень хочу. Но, в отличие от некоторых, я — заяц тактичный и ненавязчивый.
— Ну-у, брат, так тоже нельзя, — насупился Салатный. — Ни себе, понимаешь, ни людям. Сам не жмешь и другим не даешь.
Слушая их препирательство, и без того невеселый Крот нахмурился еще сильнее:
— Хватит уже мой живот делить, — сказал он. — Нашли игрушку. Я, кстати говоря, еще и не каждому нажимать на него разрешу.
— Понял?! — повернулся Сиреневый к Салатному. — Из-за тебя он теперь и мне нажать не даст!
— Так ты ведь и не хотел.
— С чего ты взял?!
— Ты сам сказал!
— Говорю же тебе, тактичный я! Так-тич-ный! — произнес Сиреневый по слогам. — А-а! Кому я объясняю?! — махнул он лапкой презрительно. — Ты и слова-то, небось, такого не знаешь! Что с тобой разговаривать! — он отвернулся от Салатного и в сердцах так треснул Кроту кулаком в живот, что тот аж хрюкнул от неожиданности. А потом сказал:
— Вот… — и развел лапы. — Не смеюсь.
— Факт, — покивал головой Сиреневый. — Просто беда какая-то. С этим надо что-то делать.
2
А в это время за окном молодой рыжий кот с плутовским выражением морды обогнул черную лужу и шмыгнул к подъезду. «Ага! Вон там я еще не бывал, — глянул он, прищурившись, на светящееся Букашкино окно. — А ведь там, наверное, замечательно! Есть там, наверное, какая-нибудь красивенькая-прекрасивенькая кошечка или какая-нибудь вкусненькая-превкусненькая рыбка…»
Подумав об этом и отметив опытным взглядом, что форточка в приглянувшемся ему окне приоткрыта, котишка мечтательно облизнулся и запрыгнул на скамейку. С нее — на штакетник, с него — на окошко первого этажа, а потом — на козырек подъезда. Все это было ему знакомо, привычно и приятно. Пробираясь таким образом к Букашкиной форточке, он, подергивая в такт полосатым хвостом, вполголоса напевал «Улыбчиво-мурлывчатую песню»:
То, что кот был таким жизнерадостным, вполне объяснимо. Он ведь был хозяином этого квартала. Всё тут — и дворы, и дома, и всё, что в них находилось, включая собак и людей, принадлежало ему. Да-да-да, и люди тоже были его, хотя они об этом и не знали. Но он-то знал! Даже когда был еще совсем маленьким котенком.
— продолжал он. Стоя задними лапами на козырьке подъезда, он изо всех сил, прямо таки по-йоговски, вытянулся и заглянул в комнату. Но как раз в этот момент к окну с Сашкой на руках подошла мама. Котик тут же втянул голову в плечи и спрятался за край оконного проема. «Умный хозяин — осторожный хозяин», — подумал он при этом.
3
Тем временем в комоде разгоралась дискуссия.
— Надо что-то делать! — повторил Сиреневый.
— Я знаю, что, — отозвался Салатный. — Надо нашего Крота вылечить.
— Догадался! — иронично усмехнулся Сиреневый. — Коню понятно, что надо. Вопрос — как?
— Какому коню? — живо поинтересовался Крот.
— Не знаю, признался Сиреневый. — Какому-то коню. Так всегда говорят, когда непонятно.
— Ты не обращай внимания, — поябедничал Кроту Салатный. — Он часто так: скажет, а что сказал — сам не знает…
Сиреневый открыл, было, рот для достойного ответа, но его опередил Крот:
— Давайте не будем про коня, — попросил он. — Чтобы не путаться. Тем более что его тут нет. Давайте про меня, раз тут Я вместо него. Так как же меня можно вылечить?