Олину было совершенно безразлично, что у победителей Германии совсем различные идеологии. У него самого не было никаких убеждений. Его заботила лишь собственная особа, собственный успех, и сейчас он содрогался при мысли, что не найдет Кизера и двух фельдфебелей, что разминется с ними, — быть может, они уже далеко отсюда? — и останется один, без всякой помощи.
Но он нашел Кизера, Бента и Нитрибита.
Утреннее солнце уже поднялось над вершинами холмов, когда он увидел тех, кого искал. Они сидели на опушке леса, перед ними простиралась горная лужайка, пересеченная тропинкой, а ниже, в долине, белели деревенские крыши. Немцы сидели рядком, Кизер разглядывал в бинокль домики и церковь в долине. Нитрибит держал на коленях карту, Бент жевал стебелек.
Олин побежал к ним, спотыкаясь в кустарнике и громко окликая немцев. Те испугались, вскочили на ноги, выхватив пистолеты, и скрылись в лесу. Потом они узнали Олина и неуверенно вернулись туда, где бросили бинокль и карту. Оружие они сунули в кобуры, только Бент сердито швырнул свой пистолет наземь и лег ничком.
— Это вы? — сказал Кизер и взял в руки бинокль. — Я думал, вы пошли с ротой. — Он приложил бинокль к глазам и продолжал, обращаясь к Нитрибиту: — Да, видимо, так оно и есть. Правильно.
Обрадованный, запыхавшийся Олин остановился около них.
— А я боялся, что совсем не найду вас. Всю ночь искал. Где вы были?
Нитрибит кивнул на кусты.
— Спали там, — равнодушно ответил он. — А зачем вы искали нас?
Олин присел на корточки рядом с Кизером.
— Я ушел от роты сразу, как вы скрылись. Они уговаривали меня идти с ними, но я отказался наотрез. И решил обязательно найти вас. Это мне удалось Gott sei Dank![97] — с чувством добавил он.
Все трое посмотрели на него, потом молча переглянулись, словно все еще вспоминали минувшую ночь. Только Бент поднялся, сел, скрестив ноги, потянулся за пистолетом и стал вертеть его в руках.
— Ну и что дальше? — спросил он Олина, выжидательно глядя на Нитрибита. — Что вы намерены предпринять?
— Пойду с вами, — не колеблясь, ответил Олин. — Домой я уже не вернусь. Меня туда не тянет. Я останусь в Германии.
Нитрибит аккуратно сложил карту.
— А что вы тут будете делать?
Олин самоуверенно усмехнулся.
— Что угодно, — возгласил он. — Я не пропаду. Да и герр капитан обещал мне помочь… на первых порах… Только на первых порах, — повторил он, повернувшись в сторону Кизера. — Пока не начнется новая война… пока наша рота снова не вернется сюда. — И он рассмеялся.
Но трое гитлеровцев не поддержали его. Они пристально глядели на Олина, лица у них были усталые, заросшие, грязные, обмундирование изорванное в кустах и густых зарослях. Нитрибит медленно снял фуражку, лоб у него был обмотан платком, под которым на правом виске виднелся кусок бинта. Платок и бинт пропитались кровью, засохшая кровь виднелась и на волосах.
Олин сочувственно смотрел на него.
— Вы ранены?
Нитрибит не ответил. Бент, вопросительно глядя на Нитрибита, помолчал и спросил:
— Кто стрелял в нас?
— Липинский, — ответил Олин. — И Ворач — из пистолета Миклиша.
Кизер поигрывал ремешком от бинокля.
— Значит, вы хотели бы остаться в Германии? — задумчиво переспросил он. — И, конечно, рассчитываете на мою помощь, попросту говоря, на то, что мы будем закадычными друзьями. Так вы себе это представляете, а?
Олин улыбнулся.
— Да, — сказал он. — Именно так.
Капитан намотал ремешок на руку.
— Вы идиот, — хладнокровно заключил он.
Олин перестал улыбаться и растерянно покосился на Бента.
— Но у нас ведь был такой уговор, — испуганно возразил он. — Мы часто беседовали о том, что будет после войны. Вы сами не советовали мне возвращаться домой.
— А вы и не вернетесь туда, — тихо произнес Бент. — Вы подумали об этом, когда искали нас?
— О, конечно, — поспешно отозвался Олин. — Я готов к этому.
— Тем лучше, — процедил Бент, и из его пистолета сверкнуло короткое пламя.
Олин с минуту сидел неподвижно, губы его шевелились, но звуков не было слышно.
— Еще раз! — скомандовал Нитрибит, и пистолет снова сухо щелкнул.
Олин упал навзничь и сильно стукнулся головой оземь. Кизер поморщился.
— Не надо было этого делать, — недовольно бросил он Бенту. — В этом не было никакой надобности.