— Кто?
— Ну, этот патруль.
— Да, — сказал Кованда. — И спрашивают, можешь ли ты идти пешком.
— А как же! — отозвался Станда. — А куда мы идем?
— Еще неизвестно.
— Ты меня поведешь?
— За руку? — ухмыльнулся Кованда. — Или надеть на тебя уздечку?
Немцы в касках стояли на дороге, хмуро поглядывая на сторожившего их Оту.
— Вы что, голубчики, глядите сычами? — разглагольствовал Ота. — Лучше будьте паиньками, а примерным поведением заслужите прощение.
По узкой лесной тропинке, где идти можно было только по двое, рота, растянувшись длинной вереницей, спускалась в долину. Парни настороженно поглядывали по сторонам, особенно внимательно наблюдая шоссе, на котором могли появиться русские. Еще с полпути они услышали вдали глухую орудийную пальбу, но, когда добрались до подножья холма, выстрелы стали уже много громче. Шедшие впереди немецкие солдаты то и дело беспокойно озирались.
— Ясно, что это русские, — подтрунивал над ними Ота. — Куда вам до них, разве ваша артиллерия может так гвоздить!
Узкая долина вилась между холмами; в том месте, где чехи спускались к шоссе, она имела форму латинского «S». Там, где долина круто сворачивала на запад, ее как бы перегораживал высокий конусовидный холм, поросший ельником. На вершине холма виднелась широкая просека.
Рота уже почти час спускалась в долину, откуда слышалась канонада и отдаленный рокот моторов.
— Станда, — с чувством проговорил Кованда. — Ты слышишь этот приятный шум? Сегодня мне в первый раз не противно слышать моторы. Те, что грохотали у нас над головой, всякий раз грозили нам смертью, а эти несут жизнь, братец. Соображаешь ты или нет, какой сегодня для нас великий день? Конец проклятой войне, конец собачьей жизни, что тянется уже третий год. Когда эти машины проедут мимо, можно будет уже не прятаться. Я просто очумею от радости!
Станда осторожно ступал на своих измученных ногах, по лицу его текли слезы.
— Это я с досады плачу, — смущенно твердил он, утирая глаза. — Не от радости… а с досады, что у меня нет очков и я, слепой олух, ничего не увижу. Ни русских солдат, ни этих машин, когда они пройдут по шоссе, о господи!
Немцы осторожно переходили от дерева к дереву, все время поглядывали вправо, а около последних деревьев, в начале просеки, начали шептаться.
— Эй, вы там! — прикрикнул на них Ота. — Хватит лясы точить, пошевеливайтесь! Куда идти, вы хорошо знаете, так нечего филонить!
Немцы вышли на просеку и пошли по ней наискосок, к шоссе. Просека была шириной метров сорок и местами поросла редким кустарником. Немцы подняли руки и шагали почти вплотную один за другим.
— Эй, — крикнул Ота, — это что еще за фокусы? Или они так меня боятся, что подняли руки?
Немцы были уже на полпути к шоссе, когда на просеку вышла голова колонны — Ота, Карел, Липинский, Цимбал, Кованда со Стандой и пятеро других. На просеке пахло прелой прошлогодней травой, молодой зеленью и утренней сыростью. Когда чехи приблизились к середине просеки, пленные немцы уж вступали в редкий лесок у дороги. В этот момент справа, с вершины конусовидного холма, хрипло залаял станковый пулемет. Пули начали косить траву на просеке, оставляя на ней длинные борозды.
— Ложись! — крикнул Липинский.
Ота, споткнувшись, повалился в траву, рядом с ним Карел, Цимбал и Кованда, который увлек за собой Станду и других. Остальная часть роты, едва вышедшая на просеку, бросилась обратно и залегла за деревьями.
— Здесь оставаться нельзя! — крикнул Карел, поджимая ноги. — Надо вперед!
Пригнувшись, они бросились вперед и, задыхаясь, добежали до деревьев в конце просеки. Ота отстал от других и, добравшись до деревьев, без сил повалился на землю, но тотчас приподнялся на локтях, подтянул автомат за ремень, обвел местность широко раскрытыми, полными слез глазами, прижал автомат к плечу и нажал спусковую скобу.
В хриплый лай станкового пулемета с вершины холма врезался частый стук автомата. На гладкую асфальтовую поверхность шоссе грохнулись двое немцев в маскировочных комбинезонах, третий зашатался, как пьяный, задрав голову, раскинул руки и повалился в придорожную канаву.
Патроны кончились, и автомат выпал из ослабевших рук Оты.
— Так, — произнес он бескровными губами. — А теперь я…
Он уткнулся лицом в траву, кулаки у него судорожно сжимались и разжимались. Карел подполз, лег рядом, повернул товарища на спину и испуганно отдернул окровавленные руки.
Глухой шум моторов нарастал, словно проникая в долину через распахнутые ворота. От оглушительных ударов содрогнулась земля, и над головой чехов, укрывшихся в леске, просвистели снаряды. В следующую секунду на вершине конусовидного холма взметнулись черные фонтаны земли: перелет, недолет, снова недолет и пятый снаряд покрыл цель.