Она выжила. Выжили все ее оставшиеся дети. Вернее, она выходила, вырастила их. Она вырастила их внуков. Но война поделила время, отведенное ей на земле, на то, когда она жила и на то, когда она выживала. И лучшее, что она видела в этой жизни, осталось там — до войны.
Глава 5. Папа
Отец Фёдора был красивым мужиком. Вроде бы невысокого роста, но, впрочем, для своего поколения, наверное, вполне среднего, он был коренаст, ладно скроен и походил на гриб боровик. Но главным его достоинством были кудри. Кудри были крупные и густые, отец зачесывал их назад, но они слушались этих зачесов не особенно и подымались надо лбом красивыми ровными волнами. У брата Сергея на голове тоже были намеки на волнистость, особенно когда он студентом отрастил волосы подлиньше, или, как говорила бабушка Настя, «патлы распустил». Фёдор завидовал им обоим, и отцу, и брату, Его жесткие, прямые волосы нелепо торчали во все стороны и ему стоило немалых трудов заставить их принять какое-то подобие прически. Как-то раз он спросил у отца:
— Пап, вот почему у тебя кудри, а у меня нет?
Он до сих пор не знает, шутил тогда отец или нет.
— Так у меня до армии тоже кудрей не было. А в армии четыре года регулярно под «ноль» стригли — вот в результате и закучерявился.
— И что, если я наголо подстригусь, у меня потом тоже кудри будут?
— Не сразу, но, думаю, должны появиться.
Фёдор сходил в парикмахерскую в тот же день. Первые неприятные ощущения появились у него сразу после выхода из парикмахерской — на улице царствовал февраль, мела поземка и было градусов под 20 мороза. Серая кроличья шапка вдруг оказалась велика, она сползала то на затылок, то на глаза, а холодный ветер беспрепятственно заползал под края шапки и гладил свежую лысину Федора совсем неласково. Но самое главное потрясение ждало Фёдора дома, у зеркала. Большая, ему казалось огромная, уродливая голова, еще более уродливые, торчащие в стороны уши, хотя в чем была эта уродливость, он сформулировать не мог.
— Урод, урод, урод…!
Хорошо, что дома никого не было — он заревел навзрыд. В общем, Федор понял, что четыре года таких эмоций ему не вынести, он отказался от мечты обрести кудри и решил жить таким, какой есть. Много позже, однажды вспомнив этот случай, Федор подумал, что это ведь было первое в его жизни крушение мечты и, может быть, оно подготовило его к осознанию того, что не все в этой жизни будет так, как тебе хочется, даже если хочется очень-очень.
Да, отец Фёдора был красивым, а еще каким-то основательным. Фёдор это понимал даже из случайных разговоров и взглядов окружающих. На отца обращали внимание женщины, его уважали мужчины. Его никогда и никто не называл «Ванькой», все звали или Иваном, или Иван Ивановичем». Все он делал по-крестьянски добротно и основательно.
На войну отец не попал. В марте 1945 отцу исполнилось семнадцать. Многих городских в семнадцать лет отправляли в военные училища, чтобы после года учебы, когда им исполнялось восемнадцать, уже бросить их молодыми лейтенантами на фронт. Из деревни в училища почти не брали. Наверно, из-за образования. Отец Фёдора семь классов закончил с грехом пополам, потому что большую часть времени он работал в колхозе.
Принято считать, что вся молодежь в то время рвалась на фронт. Со временем Фёдор начал понимать, что все было далеко не так однозначно. В какой-то момент он понял, что отец боялся фронта. И у него были тому причины — в 1943 на Курской дуге погиб его любимый брат Егор, в 1944 году в Белоруссии еще один брат Василий. Он видел, как после первой похоронки за два дня поседела его мать, бабушка Фёдора, он видел одноруких, одноногих односельчан, из которых к мирной жизни смогли приспособиться немногие.
После двух погибших братьев отец был следующим в очереди на войну, на смерть. Но в семнадцать его отправили в ремесленное училище магниевого завода, или как все говорили, в ремеслуху. Тетя Аня, сестра отца, рассказывала, когда в дом пришли участковый и председатель, бабушка, уже тогда ниже отца на голову, как будто вдруг став выше и шире, загородила его, распростав руки:
— Не пущу, не пущу… Не отдам… Я уже двух отдала.
— Не кричи, Настасья. Рано ему еще на фронт. В ремеслуху его отправляют…»
С ремеслухой, ремесленным училищем, связана еще одна отцова тайна, о которой Фёдор узнал, когда отцу уже отмечали восемьдесят. В жизни каждого есть конкретные события, которые отражаются на всей последующей жизни человека, вернее на его мироощущении, мировосприятии. Бывает, что до этого события мир бывает голубым или белым, или просто светлым, а после становится черным, серым, мрачным. Бывает наоборот, хотя наверно реже. Бывает, что до этого события мир был полон надежд, ну если не полон, то хоть немного пропитан надеждами на что-то лучшее, неизвестное, непонятное, но однозначно лучшее, а бывает что за короткий срок этого события эти надежды улетучиваются напрочь и жизнь наполняется страхом, или запахом его, и постоянное ощущение, ожидание какого-то подвоха может преследовать человека иногда всю жизнь. В разные времена по-разному, когда-то больше светлого, когда-то темного. Тогда война шла к концу, и в душе у большинства, даже у тех, кто потерял на фронте самых близких, было ощущение, что дальше все должно быть только лучше.