Двое старших братьев были отморозки, как только они выходили после отсидки, вся округа начинала считать дни, когда же они снова отправятся «на курорт». Велосипеды, мопеды, мотоциклы, ведра на заборах и даже развешенное выстиранное белье на улице старались не оставлять. Подчищалось и сбывалось неизвестно куда все мало — мальски плохо лежащее. Заявлений в милицию никто не писал. С одной стороны вряд ли найдут, таких прецедентов практически не знали, с другой — на свободе всегда оставался кто-то из Мысинских и от них всегда можно было ждать пакостей, мелких или крупных.
Настроение в тот день у Тольки было классное. Он возвращался из гаражей на Северной. В кармане приятно хрустела еще не потерявшая запах заводской краски «красненькая» десятка. Он получил ее за регулировку клапанов на красивой, еще довольно новой синенькой «шестерке». На чужой машине он делал это первый раз, но все прошло на редкость просто и без проблем. Руки знали, что делали. Хозяин «шестерки», прапорщик с пятой зоны, опробовал двигатель сразу после регулировки, проехался тут же между гаражами.
— Да у тебя, парень, золотые руки! Я и не знал, что она так может. Считай икру на масло ты себе по этой жизни уже обеспечил.
Вообще-то прапорщик все мерил деньгами, но в этот раз его слова грели Тольке душу даже больше, чем выуженная из толстой пачки новенькая десятка.
Глухой сдавленный женский крик он уловил не сразу и не сразу понял, откуда он. Но что-то в этом голосе заставило Тольку вздрогнуть. Слова были непонятны, но голос казался знакомым, и отчего-то Толькино сердце вдруг сразу напряглось и забилось часто-часто. Он вслушался –
— На надо, я прошу вас, не надо … Не надо…
Звуки шли из-за сараев возле «Мысинского барака». Конечно, Толька знал это место. Укромный уголок, с трех сторон прикрытый сараями, такие уголки есть почти в каждом старом дворе. Деревянный стол со скамьями, здесь у «Мысинского барака» над столом был еще и дощатый навес, в углу старая голая железная продавленная кровать, на которой порой ночевали выгнанные из дома «перебравшие лишку» мужики из окрестных бараков.
Толька сначала быстро пошел, потом вдруг побежал, как будто понимая, что он может не успеть, что может случиться что-то непоправимое.
За столом в межсарайном закутке было можно сказать многолюдно. Крайне редкое явление — все младшее поколение Мысиных одновременно и в одном месте, при этом изрядно поддавшее. Это Толька понял по реакции на его появление. Двое старших сидели за столом, заставленным бутылками и закусками, младший Валерка, пошатываясь, мочился в дальнем углу, а на кровати, с которой и слышалось сдавленное «не надо..», навалился на кого-то третий по порядку появления братьев Мысиных на свет, Колька. Когда в проеме закутка появился Толька, Колька обернулся, и лишь тогда Толька увидел за ним расширенные от ужаса знакомые глаза и побелевшее лицо Ольги Телешевой, их соседки через огород.
Он стоял и не понимал, что делать, что говорить, даже как к ним обратиться.
Пацаны? Ну какие уже пацаны, особенно Мысины-старшие? Мужики? Какие они мужики? Они уголовники … Да и звучит мужики как-то по-доброму … А надо ведь, чтобы слова звучали твердо…
Он решил не называть их никак. Да они и есть никто. Сволочи!
— Эй, не трогайте ее! Это же наша соседка, Ольга!
— Валерка, — он обратился к младшему из Мысиных, — это же Ольга, ты же знаешь ее?
Младший Мысин не реагировал, он глупо улыбался, держась за стенку сарая, покачиваясь на сгибающихся не слушающихся ногах.