Подняв ружьё, она прицелилась и выстрелила ему в спину. Мишень с визгом валится с ног, и теперь прикончить его намного легче.
Вот только перед этим нужно расправиться с Гэммером.
Не желая возиться, Эстер меняет цель: за секунду преодолев небольшое расстояние, девушка спускает курок. Шокированный Нейтан падает, подобно тряпичной кукле, которую кинули в стену. В его виске – пуля. В глазах – пустота.
Кровь забрызгала светлую краску.
Тем временем Чак, лежавший на животе, из последних сил пытается ползти, еле-еле отталкиваясь от пола ногами. Он кряхтел и трясся от боли, но продолжал двигаться.
Тяжёлые подошвы её ботинок стучат по скользкому полу, и когда парень понимает, что Эстер приближается, он пытается подняться и хватается за стену. Красная ладонь соскальзывает, Чак обессиленно падает обратно, стонет и хватает воздух ртом.
Ухмыляясь, светловолосая наступает на его растопыренные пальцы и переносит вес на одну ногу.
Ходжес зашипел, уронив голову на пол. Эстер вдавливает пальцы в бетон, и, под звуки скулежа и просьбы прекратить, выпрямляется.
— Мелкая сука, – улыбаясь во весь рот, произносит Эверт. — Так мило с твоей стороны.
Она заносит дробовик над его головой.
Перезарядка.
Парень что-то хнычет себе под нос, но её это больше не интересует.
— Как видишь, без блёсточек.
Девушка стреляет, не моргая, а звук разносится гулким эхо на несколько коридоров. Из дыры в затылке сочится кровь.
— Ах да, – наклонясь к уху, которое больше её не слышало, проронила та. — За наводку спасибо, Суэйна я обязательно найду.
«Семь».
9:51 AM
Тела падают одно за другим. Она не знает их – всего лишь дети, оказавшиеся не в том месте не в то время.
«Восемь, девять, десять».
Кто-то из них погибает сразу, кто-то сдаётся. Кто-то борется до самого конца и не закрывает глаза даже перед тем, как умереть. Они смотрят в потолок – пусто, как хрупкие фарфоровые куклы, пялятся в одну точку. Больше никогда не смогут отвести взгляд. Некоторым смерть к лицу – как будто бы, медленно остывая, трупы обретают ужасающую грацию, приковывающую всё внимание, перехватывающую дыхание. Белые, как мел, распластавшиеся на полу, под окнами или объявлениями администрации школы, что висят в рамках на стенах, с телефонами в руках или зажатыми в кулак крестиками («ты правда настолько глупа, что считаешь, якобы бог может спасти тебя от меня?»), они находят свою смерть в её обличии, содрогаются, кричат и рыдают, умоляют и просят отпустить, борются и плюются словами о ненависти – и никакого толку, ведь, в итоге, жизни гаснут, как звёзды на предрассветном небе.
Они постоянно спрашивают: «За что? Почему? Я ведь даже тебя не знаю!», и они лгут. Они знают – они видели сотни, если не тысячи раз, как над ней издевались, как задирали и унижали на виду у всех. Они знали, но почти всегда проходили мимо. Они сами принимали в этом участие.
Она не винит их в бездействии, просто так сложилось. Просто их слёзы больше ничего не значат. Просто она забыла, что такое сострадание.
Эстер поднимается на последний четвёртый этаж, потому что слышит, как группа людей запирается в одном из помещений.
Одиннадцать, когда она выходит в коридор.
Сирены становятся громче.
9:54 AM
— Блять, блять, блять, она идёт, я слышала, как она идёт, – срываясь на плач, лепетала Женева. Сильвия тащила её за руку в библиотеку; за ними, сломя головы, неслись и остальные – человек семь, не меньше – все те, кто какого-то чёрта ещё не спустились вниз.
Как они тут оказались?
Как Эверт протащила в школу оружие?
Переживут ли они этот день?
— Мы умрём, господи, я не хочу умирать, – захлёбывалась Сноудон, – я не заслужила, я не заслужила этого…
В груди разрасталось чувство паники. Ей не хотелось проверять, правда ли Эстер шла к ним, правда ли звучали выстрелы этажом ниже, правда ли всё, что происходит с ними сейчас – нужно было спрятаться, спрятаться как можно быстрее, потому что скоро приедет полиция, скоро эту бешеную суку пристрелят, скоро они будут спасены, нужны только какие-то несколько минут, всего пару минут…
Не помня себя, девушка вталкивает подругу в помещение и вваливается туда сама. Ждёт, пока захлопнется дверь за последним человеком – им оказывается пустоголовая Сесилия, мать её, Аллен – и думает, что же делать дальше.
— Закрой… закрой дверь, пожалуйста, – всхлипывает Женева, отодвигая стулья. — Сильвия…
— Ради всего святого, прекрати рыдать! – рявкнула та, всё же послушавшись. — Всё будет хорошо.
— Не будет, – продолжает хныкать, как маленький ребёнок. — Ничего больше не будет, мы в ловушке…
Но и самой Сильвии хотелось заплакать.
Она ни за что не покажет того, что изнутри её раздирает жгучий ужас неизвестности. Никто не узнает, насколько сильно ей хочется усесться в углу комнаты и закрыть лицо руками, никто не узнает, что она несколько раз пыталась ущипнуть себя в надежде на то, что это – очередной кошмар. Никто не узнает, как сильно ей хочется жить, как хочется уткнуться в чьё-нибудь плечо и просто переждать бурю, кажущуюся нереальной.
Никто не узнает, и поэтому ей придётся быть сильной. Сцепить зубы и ждать. Прятаться и ждать-ждать-ждать.
Или, возможно, даже действовать.
Все разбегаются кто куда. До этого девушке нет дела – главное не потерять Женеву, главное, чтоб с ней всё было в порядке.
— Отойди оттуда, – снова начала Сноудон, дрожа. — Прошу тебя, отойди, она может увидеть через стекло… Иди сюда, пожалуйста, – она вытягивает обе руки вперёд, к ней.
Остальные тихо перешёптываются. Тоже всхлипывают, пытаются подавить панику или сидят с ничего не выражавшими лицами.
— Перестань плакать, – Колдер залазит под один стол вместе с подругой, стараясь не думать о том, кто их ищет и не думать о тех, кого уже нашли. — Нам нужно успокоиться, ладно?
Сердце выпрыгивает из груди, всё тело в холодном поту. В горле пересыхает. Сглатывать больно.
Натянув рукава свитшота, Сильвия вытирает слёзы с опухшего лица девушки. Её глаза красные. Тушь потекла и размазалась по щекам. Сноудон еле дышит, смотря на неё таким взглядом, от которого начинает болеть в груди. Кажется, она боялась больше, чем кто-либо из здесь присутствующих, больше, чем сама Колдер; в голубых глазах столько невыразимого ужаса, что Сильвия снова ощущает желание заплакать.
— Тише, – она обняла трясущуюся подругу, прижав её к себе крепче. — Тише, малышка, всё будет хорошо… Ты будешь в порядке, я вытащу нас, слышишь?
— Не буду, – скулит та, вновь срываясь. — Она убьёт нас. Придёт и застрелит, просто как… как…
— Я не позволю, – шепчет на ухо, поглаживая по тёмным волосам. — Ты проживёшь долгую и счастливую жизнь, ясно? Ты не умрёшь здесь, я обещаю. Я обещаю тебе, Женева.
— Если она убьёт нас сегодня, – поднимает голову и смотрит в глаза Сильвии, – если мы умрём, просто знай, что…
Речь девушки прерывается, потому что кто-то с грохотом простреливает замок и открывает дверь.
Сильвия резко прижимает ладонь к губам Женевы. «Боже, лишь бы она не закричала».
Сердце замирает, когда раздаются первые шаги. Всё, что ей видно отсюда – чёрные, забрызганные кровью, её ботинки на толстой подошве.
Ладонь намокает от слёз, катящихся по щекам подруги, которая, наверное, с огромным трудом сдерживает крик.
— Все в сборе? – звучит знакомый голос. Эверт, похоже, кайфует от этого всего.
Надо же, как это здорово – расстреливать людей из автомата и подрывать кафетерии, охереть можно просто.
«Ебучая ты сука, как же я, блять, жалею, что не убила тебя тогда, жалкая тварь, ебанутая на всю голову шизофреничка».
— Что ж… – подходит к их столу. — Очень мало времени. Очень. Правда, я бы уделила вам больше.
«Только… несюданесюданесюдаНЕСЮДА, БЛЯТЬ».
Сильвия вся съёживается и прижимает Сноудон к себе, надеясь таким образом унять её дрожь. «Да, мне тоже страшно, мне пиздец как страшно, но ты должна держаться» – хочется сказать ей, но слова застревают комом в горле.