Ответить Клэрис не успела – позади раздались звуки «Имперского марша» из «Звёздных войн». Светловолосой даже оборачиваться не хотелось. Группа парней-старшеклассников – человек семь, не меньше – во главе с Сесилией Аллен приближались к ним.
Сесилию, в отличие от них всех, девушка не считала ни моральным, ни физическим уродом. Если бы не стадное чувство и желание следовать за остальными, возможно, Эстер сочла бы её за адекватного человека. Внешне девушку даже можно было назвать привлекательной – мягкие вьющиеся каштановые волосы, большие выразительные глаза, длинные ресницы, миловидное лицо без каких-либо изъянов, средний рост. Речь поставлена более-менее правильно, да и голос не резал слух так, как голоса её подруг.
— Колин, с тебя торжественная речь! – залилась смехом Сесилия, держа в руках корону из бумаги. Несколько острых концов, узоры, нанесённые жёлтой ручкой с блёстками – высокое искусство.
— Ну, только если ради тебя…
Трое парней облепили Эстер со всех сторон, лишая девушку возможности покинуть своё место, тем самым заняв всё оставшееся свободное. Светловолосая же никак не реагировала – ни на хохочущую Сесилию, ни на записывающую происходящее на видео Лайлу, ни тем более на изнывавшую от восторга Клэр. «Ты не унижен, пока не позволишь другим унизить тебя» – такого принципа придерживалась Эверт практически всю свою сознательную жизнь, что сказывалось на её поведении. Эстер безэмоционально достала телефон.
— Властью данной мне кем-то там свыше, – предварительно прочистив горло, начал Колин Уорд, – объявляю мисс Эверт королевой всех психически больных, неуравновешенных и душевно больных…
«Повторяешься».
— Нездоровых, поехавших крышей, ебанутых на голову, опасных для общества, – начал перечислять на пальцах сидевший рядом Дэвид, – психов, сумасшедших дегенератов, шизиков, чокнутых…
— …и просто отбитых долбоёбов. Боже, храни королеву!
Все разом захлопали: и люди с соседних столиков, и просто мимо проходившие зеваки. Эстер не удивилась бы, присоединись к аплодисментам какой-нибудь учитель.
На голову девушки натянули бумажную корону. Парни дружно заржали, давая друг другу пять. Одного из них Сесилия громко чмокнула в щёку, и Эверт захотелось скривиться.
На короне красовались различные слова разных почерков: шлюха, агрессивная сука, шизофреничка, старательно выцарапанное «по тебе психушка плачет!» и другие звания, закрепившиеся за ней не так давно. Самое частое – больная. Самое яркое, большое и красиво выведенное – психопатка.
— Знаешь, я бы даже трахнул тебя, только боюсь, что твои расстройства передаются половым путём. Заразиться не хочу, все дела.
Ещё не разошедшаяся толпа уважительно зашумела: ооо, Колин опустил эту девчонку! Давно пора!
— Трахнул? – с насмешкой переспросила Эстер, выгнув бровь. Она поднесла стакан ко рту, и, смотря в его довольные глаза, промурлыкала:
— Было бы чем.
Лицо юноши мгновенно исказилось, а дурацкая ухмылка быстро сползла с лица. Бедняга даже покраснел от злобы. Толпа смиренно молчала.
Колин, шумно выдохнув, с силой хлопнул Эстер по плечу и сжал, да так, что оно заныло от боли.
— Не забудь принять таблетки, принцесса.
Закипая от злости, Уорд, растолкав несколько человек, умчался прочь. Эверт сделала глоток отвратительного кофе, позже стащив с головы бумажную корону и бросив на синий стол. По окончанию представления большинство парней куда-то смылось, остались только Клэр, Лайла и Сесилия, да и первые две тоже решили свалить. Зеленоглазая сидела неподвижно, безжизненным взглядом всматриваясь куда-то вдаль.
— Да ладно тебе, – Сесилия подсела к ней. — Они же не серьёзно! Всего лишь шутки.
— А не пойти ли тебе нахер с такими умозаключениями? – резко ответила она. — Ты бы хоть почитала, что они здесь написали.
Эстер швырнула корону ей.
— Надо же знать, во что тебя втягивают, – фыркнула та.
Аллен явно огорчилась: всего за какое-то мгновение её улыбка померкла, тёмно-жёлтые глаза словно потускнели, и даже плечи опустились. Взглядом девчонка пробежалась по красноречивым строкам, в которых едва ли не каждый высказался об Эстер.
— Да ну нет, – пробубнела она, поправив причёску. — Они не могли написать такое на полном серьёзе. Ты же не такая.
Эверт молчаливо сняла крышку со стакана, проверила, сколько кофе осталось и одним глотком выпила содержимое.
— Может, когда-нибудь ты узнаешь, почему они ко мне так относятся, – солнце резко вышло из-за облаков, и один ослепительно-яркий луч ударил прямо ей в глаза. Она поморщилась. — Может, нет. Скорее да, чем нет.
Сказав это, зеленоглазая поднялась и встала из-за столика.
— И всё равно, лучше подумай, с кем дружишь, Сесилия.
Девушка закинула рюкзак на плечо.
— До скорой встречи.
Своей обычной походкой – размеренной и слегка замедленной – Эстер вышла из внутреннего двора школы и направилась на ненавистную ей историю. Ненавидела она её не как явление, а как школьный предмет: мало того, что заставляют переписывать львиную долю учебника в тетрадь, так ещё и оценки занижают без возможности их исправления. К счастью, не только ей: миссис Бенсон была крайне консервативной женщиной, выделявшей по два-три ученика, которым гарантировала нормальное отношение; на остальных же смотрела, как на ленивых бездарей, не стоящих её внимания. Может, в плане поведения одноклассники Эстер были отморозками, но такими, какими их описывала миссис Бенсон, опираясь на эрудицию и познания, в реальной жизни они не являлись. Некоторые и правда туповаты, но определённо не все и не настолько.
Очередной день, не слишком выделившийся на фоне других, прошёл слишком быстро. Это даже раздражало: сначала приходишь в школу, с нетерпением ждёшь, когда всё это мракобесие кончится, мракобесие заканчивается, приходишь домой, за окном – вечер, на столе – кучи домашней работы, а голова начинает отваливаться. Изо дня в день её преследовало чувство того, что она живёт одним вечером; тем, который мучительно приближает неизбежное – поход в нудное и безнадёжное место. Постоянно кажется, что всё сосредотачивается вокруг одного события, будто ты угодил во временную петлю. С той же скоростью перелистываются страницы календаря, с тем же рвением протекают года, и только одно остаётся неизменным – вечер, когда ты ненавидишь всех, включая себя, и молишься о скорой смерти, лишь бы прервать этот непрекращающийся цикл.
— КУДА ПО ПОМЫТОМУ?
Едва Эстер успела пересечь порог комнаты, как услышала голос отца. И вправду – в коридоре было непривычно чисто. Ей даже стало интересно – почему он сейчас дома, если, по идее, должен быть на работе?
— Э-э…
— Ботинки снимай, живо, – скомандовал он, копошась на кухне.
— Ладно, хорошо, не кричи только, – буркнула Эверт и приступила к расшнуровыванию. Сбросив обувь и оставив носки там же, посеменила на кухню и плюхнулась на стул.
— Тапки, – снимая что-то с плиты, изрёк отец.
— Не холодно же…
— Дважды не повторяю.
— Есть, сэр, – Эстер отдала честь.
— Не разбрасывайся подобными жестами.
— Вас понял, сэр, – повиновалась девушка, позже прошаркав синими тапками по паркету и вернувшись на своё место.
Через минуту он наконец закончил с готовкой; через ещё две минуты на столе перед светловолосой стояла глубокая тарелка, наполненная зелёной жижей с креветкой сверху и присыпанная зелёными листиками.
— Вот суп, вот ложка, дальше сама, – он снял с себя фартук, после чего налил воды в электрический чайник.
— Боюсь спросить, а что это?
Отец Эстер готовил что-то самостоятельно крайне редко, поэтому такой спонтанный обед сбил её с толку. Иногда его, конечно могло переклинить на уборку, готовку или создание шедевра живописи на уровне «Джоконды», но это только иногда. Большую часть времени он проводил за бумагами и заказами очередного ужина на дом в своей комнате.