— Нет у тебя правильного отношения к нашей задаче. В декабре первый ток пашей атомной электростанции пойдет в сеть! Это и политическая задача! За что мы все и будем бороться, и ты тоже.
Конечно, он и борется, объяснял возбужденно тот, на кого накинулись, и заверил, что, как член парткома, он на людях поддерживает эту точку зрения, но его личное мнение…
«Смотри ты, — подумал Шютц, — у человека две точки зрения. Ох, и зададут они ему сейчас жару. Да и по заслугам!» Жару ему задали, и пару поддали, и голосовых связок не жалели, и самое невинное, что ему посоветовали, — будучи членом парткома, отрезать себе ломоть от каравая действий рядовых членов парторганизации, где каждый на своем месте стремится к тому, чтобы ток пошел в декабре, а не позднее. А когда все как будто уже высказались в его адрес, тот, которого критиковали, все же проворчал, что болтовня о сроках не фокус для людей, никогда не бывающих в боксах, а туда, как ни крути, не каждого пустят! Не каждому известно досконально, как оно там выглядит! Это безусловно был камень в огород кого-то из присутствующих. В ответ послышался недовольный ропот, что на него, похоже, впечатления не произвело. Он сказал, что если бы всем была известна ситуация на строительстве так, как ему, мнение о сроках, возможно, изменилось бы! Началась общая перепалка, и Шютц подумал: «А как ему, в самом деле, поступить, если он убежден, что к сроку не управиться?»
«Да, кстати, а я-то сам какого мнения? Дадим мы ток в декабре? Да? Или нет? — размышлял Шютц. — Своего мнения у меня нет. Стройка огромная, и мне не хватает перспективы».
Через несколько минут Шютц предстал перед Бергом и принял к сведению, что члены его цеховой парторганизации предложили кооптировать его в бюро и выбрать секретарем парторганизации цеха. Руководство головного предприятия, «основы», это предложение поддерживает.
«Значит, все-таки… — подумал Шютц. Лишь теперь он признался самому себе, что в последние часы постоянно думал об этом. — Они этого вопроса не продумали, — продолжал размышлять он. — Они решили, что я способен вести за собой людей на прорыв. Но я не «мастер прорыва». Я человек умеренный. А это поручение, этот кус мне не по зубам и, возможно, он даже больше, чем подсказывает предчувствие». Он сказал:
— Но ведь секретарь у них был, его зовут Герберт Гаупт, и, говорят, человек это потрясающий.
Берг, который сидел во главе длинного стола, спросил:
— Так что ты нам ответишь?
И это таким тоном, будто Шютцу предложили путевку в Крым. Лицо у Берга худое, очки съехали на конец носа. Задав этот вопрос, он посмотрел на Шютца поверх очков благожелательно и ободряюще. Но что-то вроде укола прозвучало в его словах, когда он заметил Шютцу:
— Если бы ты сейчас сказал: «Ведь секретарь у нас был», — это было бы совершенно точно. Что ты тушуешься перед Гербертом Гауптом? Ничего феноменального или потрясающего в нем не было. Просто он был настоящим коммунистом и обладал к тому же большим опытом. Ты тоже настоящий коммунист, или твои товарищи нас неправильно информировали? А опыт? Милый ты мой! В партии ты уже семь лет, много лет вел активную профсоюзную работу — да опыта у тебя хоть отбавляй.
«И зачем только я вообще открыл рот, — думал Шютц, — у таких разговоров всегда один исход». И тут он мысленно увидел перед собой Фанни и подумал: «Фанни! Боже мой, Фанни! Ведь это заденет и тебя». Он вспомнил, как она смеялась в его последний приезд — от всего сердца, заразительно, как давно не смеялась. Но он не позволил себе рассмеяться вместе с ней, сохраняя серьезность и достоинство в присутствии детей. Они наказали ему, в прошлый раз привезти «про это говорить нельзя». И однажды много позже обеденного часа, уже начало смеркаться, он прошелся к Боддену вдоль обрывистых склонов у пляжа. Там он нашел густой кустарник, отдельные кусты которого действительно напоминали веники, нарисованные его пятилетним сыном. Достал нож — и веник долой! Он был жесткий и как бы высохший.
— Обыкновенный вениковый дрок, — кивнул позднее Улли. — Он растет здесь повсюду.
Для поисков «куриного бога» было слишком темно, да и до поезда оставалось совсем немного. И вот они стоят перед ним, и в глазах их светится торжество, потому что папа привез и достает «это» из бумаги, приговаривая: «Ну, вот вы увидите… Через весь лес до самой воды шел ваш папа». А сам немного переживает, какое впечатление произведет на детишек черно-зеленая, почти голая ветка. Ну, обыкновенная хворостина, но ведь они вроде бы это и хотели заполучить в руки?.. Оба с важным видом кивают, и теперь ему разрешают сказать, что это такое, потому что он нашел «это» в лесу и отнял у злого гнома.