Потом они еще раз спели песню о «лебервуршт», в том числе и те, кто услышал ее у Кисловых впервые, потому что во времена, когда ее пели марширующие по улицам немецких городов солдаты, их не было на свете. Вроде Эрлиха, например, безусого непоседы…
А Шютц, кстати говоря? Тот тоже не может помнить, он родился в сорок пятом. «Да, знаменательные годы рождения, — думал Штробл, — знаменательные, или приснопамятные. Взять хотя бы Зиммлера, который родился в тридцать третьем, да и у меня самого не хватает каких-нибудь трех дней до трагического тридцать девятого года. Может быть, Эрлих — один из тех, кто родился в сорок девятом, точно я не знаю, а Герберт Гаупт, если мне не изменяет память, явился на свет божий еще при кайзере, примерно году в десятом[11]… И все они работают в одной смене, а тогда, тесно сгрудившись, сидели в одной комнате. Умный партийный секретарь такую деталь обязательно использует в своей работе, в ней есть факт зримой политики. Не забыть бы сказать об этом Шютцу».
Но вот из коридора послышались, наконец, шаги Шютца, вот он входит в комнату.
— Теперь для меня кое-что прояснилось, — сказал он, не успев даже прикрыть за собой дверь.
— Вот и хорошо, — ответил Штробл отражению Шютца в зеркале, а потом повернулся к нему, протянул руку и сказал: — Этого часа я, старина, знаешь как ждал? Можешь мне поверить!
План кампании Штробл разработал давно, сумел обосновать перед членами партбюро (он и сам был членом партбюро), а теперь изложил Шютцу ясно и без лишних слов. Он не сомневался, что Шютц его примет. Программа немедленных действий на завтра: принять партийные дела у Зиммлера, провести партсобрание, где Шютца изберут в бюро и секретарем…
— Погоди, погоди, — сказал Шютц, — ты считаешь, текущие дела я должен принять уже завтра? А бригада?
— Сдашь. Ее возьмет Эрлих. Ты будешь работать в обоих циклах.
«Это вовсе не плохо», — размышлял Шютц, имея в виду то, что, освободившись от обязанностей бригадира, сможет целиком посвятить себя специальной сварке и, не исключено, в самые ближайшие дни сможет приступить к пробной сварке.
А Штробл успел спланировать, как представить нового секретаря партбюро на общем собрании.
— Герберту Гаупту дадим другую общественную нагрузку. Позднее, в торжественной обстановке, поблагодарив за проделанную работу. Я слышал, он сейчас держится на уколах, прицепился к нему ишиас. Почувствует себя получше, сразу придет.
Затем встреча с секретарем партгруппы советских товарищей, беседа в завкоме, с руководством ССНМ — ко всему следует подготовиться.
Тем временем они переодевались.
— Визит к советским товарищам мы превратим в вечер дружбы, — сказал Штробл. — Для Вари — цветы. Кто-то из нас скажет о значении нашей дружбы. И чтобы никаких джинсов и никаких заношенных свитеров, попросил бы я!
Тогда Шютц быстренько надел розовую рубашку и светло-серые брюки. Стоя перед зеркалом, скорчил рожу:
— Красавец мужчина, хоть сейчас под венец!
«Нужно в любом случае дать Фанни телеграмму сегодня же, сегодня вечером!» — подумал он еще. И тут вошел Улли Зоммер. Выуживая из-под кровати туфли, Шютц предостерегающе поднял руку:
— Подожди, не уходи сразу, вот послушай, какую я хочу дать телеграмму.
И произнес вслух сразу сложившийся текст: «Завтра не приеду, не грусти». Но, сочтя, что это звучит слишком безжалостно, решил сказать иначе: «Не грусти, завтра не приеду…»
— Да, это куда утешительнее, — сказал Улли Зоммер, зашвырнув каску на шкаф.
— Ничего ты не понимаешь, — огорчился Шютц, но подумал при этом, что написать «Приеду в субботу» будут еще лучше, ведь до нее всего пара дней.
— В субботу, — заметил Штробл, повязывая галстук, — у нас субботник. Подумай, как нам обыграть это сегодня.
«Я-то в субботу поеду домой, — подумал Шютц. — И тебе это втолкую, и с Зиммлером объяснюсь. На сей раз вы на субботнике обойдетесь без меня. Позвоню-ка я Фанни, и дело с концом».
Кисловы жили в одном из корпусов района новостроек. Он примыкал к пригородным кварталам с их одноэтажными домиками с яблоневыми садами и цветниками. А те, чьи окна выходили на север и северо-запад, могли за домами Старого города разглядеть покрытую патиной крышу собора Святого Николая. Из окон квартиры Кисловых (третий подъезд, пятый этаж дома по улице имени большого советского ученого) открывался вид на юго-восток: башенные краны, панели, стройматериалы, вырытые под фундаменты будущих домов котлованы.
11
1933-й — год прихода Гитлера к власти в Германии; 1939-й — год начала второй мировой войны; 1949-й — год провозглашения Германской Демократической Республики.