Собак своих я раньше не бил, разве что щелкнул когда-нибудь по носу щенка. Но я не мог позволить Девону выиграть этот раунд. Это был бы конец его жизни со мной, а возможно, и с любым другим.
Измотанный и расстроенный я все больше склонялся к тому, чтобы сдаться. Мне ничего не удавалось достичь. Вероятно, мои книги говорили правду: такие собаки, как бордер-колли, далеко не для всех; по-видимому, и не для меня.
На следующее утро после того, как я ударил Девона, — а он не вздрогнул, не уклонился и, кажется, вообще не обратил на это внимания, — я встал в половине седьмого. В это время на улицах обычно мало народа. Было холодное весеннее утро.
Я подал Девону команду «рядом!». Он спокойно прошел рядом несколько шагов и тут же устремился вперед. Просто беда! Даже выполняя команду, пес умудрялся проявить непослушание. Это и восхищало в нем, но это же и раздражало. Я тем не менее похвалил его и нагнулся, чтобы погладить.
В ответ он дернулся, вырвал зажатый в моей руке поводок — для средней по размеру собаки этот пес был на удивление силен — и вылетел на улицу, по которой как раз проезжал небольшой школьный автобус. Девон прыгнул прямо ему навстречу. Взвизгнули тормоза, дети в автобусе испуганно закричали.
Что-то злонамеренное было в поведении собаки. Девон не был глуп, он прекрасно знал, что выбегать на проезжую часть нельзя, — мы этим много занимались.
Я бросился за ним, подхватил поводок и, извинившись перед водителем, грубо втащил Девона на тротуар. Здесь я схватил его за шиворот: «Нельзя! Нельзя! Мерзкая собака!»
Потом присел рядом с ним на край тротуара и заговорил более спокойно, но с таким же нажимом: «Слушай, приятель, мы с тобой как-то поладим, или завтра здесь останется только один из нас, и это будешь не ты. Ты меня понял?» Спешивший на поезд сосед остановился и как-то странно на меня посмотрел. «Эй, с вами все в порядке?» Он был большим поклонником Джулиуса и Стэнли, которые в этот ранний час мирно дремали дома.
«Не совсем, во всяком случае не в данный момент», — ответил я устало. На самом деле мне казалось, что я действительно спятил, сражаясь с этой свихнувшейся собакой.
Девон слушал очень сосредоточенно. Он бесстрашно встречал и брань, и физические наказания, но мои объяснение, видимо, его заинтересовали. Ему не сложно выполнить все, что я от него требую, но почему собственно он должен это делать? В простом исполнении приказа нет ничего привлекательного. Не в этом ли причина?
Как мне втолковать ему, что это не просто глупая команда, рассчитанная на послушание ради послушания, что от этого зависит, будет ли он жить с нами?
Мы двинулись дальше. По началу он шел рядом со мной совершенно спокойно. Я опять протянул руку, чтобы похлопать его, мне опять показалось, что он только ждет подходящего случая…
В какой-то момент он опять рванулся, поводок выскользнул из моих озябших пальцев. Автобус на этот раз был больше, и своей целью Девон избрал его переднюю шину. Это было особенно страшно: казалось еще секунда и его собьет. Однако автобус проехал, а Девон с лаем отпрыгнул.
Было что-то особенно важное в этом вызове, который Девон бросал мне, рискуя даже собственной жизнью. Это было совершенно явное, открытое неповиновение. Но я привез пса в Нью-Джерси не затем, чтобы он здесь погиб под колесами. Его поведение меня просто убивало.
Я не был способен рассуждать разумно, я вообще не был способен рассуждать. Все было забыто: и руководства по дрессировке, и книги о бордер-колли, и советы Дин, и мой собственный опыт. Мы с ним пребывали в каком-то доисторическом времени — пещерный человек и лишь наполовину одомашненное животное.
Мимо прогромыхал автобус, водитель даже не заметил Девона, а тот — натянутый, как струна, стоял на дороге, словно подзадоривая меня что-нибудь предпринять.
Я набросился на него, схватил его одной рукой за ошейник, а другой за заднюю лапу и швырнул на узкую полоску газона, тянущуюся вдоль тротуара метрах в двух от нас. Он приземлился на все четыре лапы. Потом быстро отбежал, поглядел на меня с укором и остался на месте, явно решив не отступать.
Мне следовало отдать ему должное: он мог мчаться стрелой, гоняясь за белками, или просто для развлечения, но никогда не пытался уклониться от борьбы. Пес держался стойко. Хотя мог бы удрать мгновенно, не сделал этого. Однако в тот момент мне было не до оценки этих его благородных качеств. Я бросил перед ним на тротуар совок, чтобы напугать его звоном, но тот подскочил и ударил его по плечу — в ответ Девон лишь вздрогнул. Следом полетел металлический ошейник. Я был просто вне себя, орал и ругался. Это была уже никакая не дрессировка, а чистая ярость, почти никогда не одолевавшая меня с такой силой.
В бешенстве шагнул на тротуар, споткнулся о бордюрный камень и упал. Он внимательно следил за мной. Я вскочил, подбежал к нему, стукнул его по боку, толкнул к кустам: «Ты что, не понимаешь? На таких условиях ты здесь не останешься. Отправлю тебя обратно!»
Пока я кричал на него, весь красный, задыхаясь от возбуждения, напротив нас притормозил зеленый фургон. Я обернулся. Окно медленно приоткрылось. В машине сидела женщина с девочкой лет десяти.
— Простите, — сказала женщина весьма раздраженным тоном. Моей дочери не нравится, как вы обращаетесь со своей собакой.
Классический эпизод в моем городе с его традициями. Возможно, даме просто захотелось устроить сцену, а может, она действительно пыталась таким образом успокоить дочь. Вот только я вовсе не был расположен вступать с этой дурой в дискуссию.
— Мадам, не лезьте не в свое дело! — заорал я. Не помню, чтобы я когда-нибудь так кричал на людях, да еще в присутствии ребенка. Обычно я был только рад найти слушателя для своих жалоб на Девона.
Но тут меня еще будут учить! Не нравится, видите ли, как я обращаюсь со своей собакой. Не желаете ли побывать у меня дома, посмотреть на весь этот дорогой собачий корм, на собачьи кровати, на целую коллекцию косточек и всевозможных игрушек. Пусть бы попробовала сама дрессировать эту чертову собаку! Мне казалось, я лопну от злости.
Наконец, я повернулся к Девону.
Он лежал на спине, все четыре лапы кверху, хвост свернут, уши прижаты.
Я просто опешил. Мы оба дрожали. Трудно сказать, кто из нас двоих был ошеломлен больше. Чуть раньше я уведомил Девона о своем решении. Теперь он продемонстрировал мне свое.
Противная женщина в машине, конечно, была права. Ни с одной собакой не следовало обращаться так, как я в тот раз обращался с Девоном.
Я могу быть в дурном настроении, могу таить в душе неприязнь, но не склонен прибегать к насилию. Ни разу в раздраженном состоянии никого не ударил, никогда не шлепал свою дочь, никогда, насколько помню, даже не кричал на нее.
Не считая сражений с различным начальством, а также с редакторами, пытавшимися учить меня, что и как следует писать, я всегда старался избегать столкновений. Мне, например, даже неловко сказать кассиру, что он меня обсчитал.
Однако я знаю, — во мне таится немало злости. Девон пробудил ее в тот самый момент, когда впервые выпрыгнул из своего контейнера. Не потому ли, что смотрел на мир так же, как я? И с тех пор он постоянно подогревал мою злость.
Я старался держать свои чувства в узде. Но в это утро до смерти перепугался при виде того, как его чуть не сшиб автобус. Я был измотан физически и эмоционально — долгими прогулками, необходимостью постоянно кричать, чтобы одернуть его, постоянно следить за тем, чтобы он сам себя не погубил, не отравлял жизнь другим моим собакам, не разрушил вконец наш дом.
Досаждало и то, что он мешал моей работе. Люди, работающие дома, особенно писатели, страдают от всяких помех. Им нужно свободное пространство и возможность сосредоточиться, теперь мне этого явно не хватало. Вдобавок я чувствовал себя виноватым перед Джулиусом и Стэнли: в награду за всю свою преданность они теперь оказались вовлечены в сражение, их быт был нарушен, а в наше мирное сосуществование вошло напряжение, ранее ему несвойственное.