«Звучит заманчиво», — сказал я ей. Обычно я стараюсь держаться подальше от академических учреждений — политика меня пугает, — но здесь был шанс поработать преподавателем с большим удовольствием для себя: пробыть достаточно долго, чтобы пообщаться с людьми, кое-чему научиться, освежить знания и сбежать раньше, чем все это успеет надоесть.
Но я не мог принять предложение Кэтлин, о чем ей и сказал. У меня новая собака, бордер-колли, если я на несколько недель оставлю ее с Паулой, то этого не переживет либо собака, либо жена. Вдобавок, было бы просто ужасно бросить Девона именно сейчас. Он только-только начал верить, что я этого никогда не сделаю.
Мое объяснение, почему я отказываюсь поработать в престижном университете — всего лишь из-за собаки — Кэти выслушала, не моргнув глазом. «Возьмите ее с собой, — предложила она. — Мы найдем кого-нибудь, кто сможет о ней позаботиться, когда вы будете заняты, а может быть, вам разрешат приводить ее на занятия».
Гмм… Подобное путешествие с неуправляемой собакой либо укрепит возникшую между нами связь, либо, наоборот, навсегда ее разрушит. Это чем-то напоминает «Путешествие с Чарли» Стейнбека, — Девон и я день за днем вместе в машине.
— Мой Девон — собака-лекарь, — сказал я.
— Правда?
— Да, правда.
Формально, я не солгал. В свое время мне пришлось с удивлением узнать от Дин, что Девона дрессировали как служебную собаку и дополнительно — для работы в больнице, например с теми, кто перенес инсульт.
Я брал Девона с собой в Кесслеровский реабилитационный институт в Ист-Ориндж — навещал свою приятельницу Пэт, которая очень любит собак. Она поправлялась там после операции и выпросила у администрации разрешение встретиться со мной и Девоном в вестибюле.
Я отнесся к этой идее с опасением, — такой зверь, как Девон, мог устроить там бог знает что. Но Пэт очень просила. Поэтому я приехал туда, припарковал машину, взял собаку на поводок, повел в вестибюль. И здесь этот непредсказуемый Девон поразил меня своим новым превращением.
Трое пациентов — двое из них после ампутации — в инвалидных колясках едва не заплакали, увидев Девона; так они соскучились по свои собственным домашним любимцам и так были рады его видеть.
Удерживая Девона на коротком поводке, я направился туда, где они сидели.
Девон подошел к первой коляске и сел возле нее на пол. Пожилая женщина потянулась, чтобы погладить его, а он осторожно лизнул ей руку, отчаянно виляя хвостом.
Потом он перешел к другой коляске и здесь все повторилось: он сел в ожидании, пока его погладят, не шевелясь и не пытаясь вскочить, раз или два лизнул руку нежно ворковавшего с ним больного, затем отправился к следующему. Когда из лифта выкатилась на своей коляске Пэт, он и к ней направился с теми же намерениями.
Он действительно был собакой-лекарем.
Только представить, скольких мучений я мог бы избежать, если бы купил себе инвалидную коляску и повсюду в ней раскатывал. Мы навещали Пэт ежедневно; Девон вел себя безукоризненно, так что медики посчитали, что у него есть соответствующий сертификат (Дин говорила мне, что у Девона действительно имеется сертификат, разрешающий ему работать в качестве собаки-лекаря, хотя сам я такой бумаги не видел), поэтому попросили меня посетить некоторых других больных. Что мы с Девоном и сделали.
Он держался на удивление спокойно и был очень внимателен.
Если человек не мог до него дотянуться, пес клал голову ему на колени, чтобы тот все-таки его погладил. Очевидно, плохое свое поведение он приберегал для тех людей, которые от него чего-то требовали.
С этого начался совершенно новый этап в наших взаимоотношениях. Я стал брать его с собой везде — к зубному врачу, в книжный магазин, на лекции в Принстоне. Помогало то, что в нынешней Америке самое большое преступление — это отсутствие отзывчивости. Мы с Девоном отправились однажды в аптеку и были остановлены охранником.
— Сюда нельзя с собакой!
— Это собака-лекарь.
— О, простите, простите. Пожалуйста, извините меня.
Я широко использовал эту почти честную тактику к большой радости Девона, поскольку он любил бывать со мной повсюду, открывать новые для себя места и выслушивать охи и ахи окружающих. Никто ни разу не потребовал у меня подтверждения его лекарского статуса, никто не спросил, зачем мне-то нужна сертифицированная собака-лекарь.
По правде сказать, единственно, кому все это действительно помогало, был сам Девон. С каждым подобным визитом росло его доверие к людям и умение общаться с ними. Этот пес, кажется, впервые понял, что он прекрасная собака, что людям хочется его ласкать, хочется говорить с ним. Теперь он приходил в недоумение, если на него не обращали внимания.
Мне казалось, я слышу, как он сам себе говорит: «Овец, конечно, здесь нет, но это в конце концов не так уж и плохо. Я могу везде бывать, люди меня любят. Правда, правда — они меня любят!»
А где в Америке, найдешь больше всего отзывчивости и понимания, особенно в том, что касается взаимоотношений в обществе? Конечно, в университете.
Через два дня после нашего разговора Кэти Хансен снова позвонила. «Я сказала в администрации, что вы хотели бы приводить с собой в аудиторию собаку-лекаря, и они ответили — пожалуйста».
Уверен, она подозревала, что я ее надул, но ей было все равно. Она твердо решила заполучить меня.
В конце концов мне позвонила дама из администрации университета и со многими извинениями спросила меня, — это, видите ли, требуется где-то записать, — какого рода лечебные услуги мне оказывает Девон.
— О, все очень просто. У меня болит нога (это правда) и я часто падаю (тоже правда). Задача Девона — не дать мне споткнуться на какой-нибудь ямке или неровности на дороге, так что для меня он и собака-поводырь.
— Благодарю вас, — сказала она. — Простите, что вынуждена была спросить.
Сначала я хотел оставить Джулиуса и Стэнли с Паулой. Они часто оставались дома, когда я куда-нибудь отправлялся, и с удовольствием проводили время на нашем дворе. Месяц быстро пролетит. Им будет не скучно вдвоем, и Пауле они не доставят особых хлопот. Но вскоре после того, как я решил провести октябрь в Миннесоте, у нас остался один Джулиус.
Джулиус был полной противоположностью Девону: терпеливый, надежный, очень привязанный к Пауле и довольный своей судьбой. Он не слишком любил наши далекие поездки и всякие нарушения заведенного порядка. Когда я вернулся домой от ветеринара без Стэнли, Джулиус показался мне довольно мрачным и до конца лета так и остался немного унылым и безучастным. Но он вообще редко демонстрировал свои чувства. Я не сомневался, что он скучал без Стэнли, но почти не давал мне это заметить.
Итак, помучившись над этой проблемой, — без меня Джулиус обходился и раньше, но Стэнли был с ним всегда на протяжении многих лет, — мы, наконец, пришли к соглашению: Девон и я отправляемся в Миннесоту, а Джулиус остается дома в привычной для него обстановке.
Мы заключили соглашение с одной знакомой, которая за плату выгуливала собак и которую Джулиус любил. Я попросил также некоторых друзей и соседей, у которых были свои собаки, навещать Паулу и помогать ей на прогулках. Поскольку мы обо всем договорились, я больше уже не тревожился о Джулиусе. Он был очень спокойной собакой, всегда в прекрасном настроении. Мне, конечно, придется поскучать без него, но с ним все должно быть в порядке. Что же до Паулы, то она примирилась с моим отсутствием, хотя и без большого энтузиазма.
— Есть еще одно затруднение, — сказал я Кэти. — Не хочу сажать Девона в клетку, чтобы лететь самолетом. Мне уже приходилось видеть, к чему это приводит.
— Нет проблем, — ответила она, — университет возьмет для вас напрокат машину.
Затем возникла еще одна сложность: выяснилось, что и в Миннеаполисе, и в Сент-Поле очень трудно снять жилье на короткий срок, если вы хотите поселиться там с собакой. Университету удалось найти для меня только одну подходящую квартиру — в большом жилом комплексе в северо-западном пригороде — в Плимуте. Она была не слишком хорошей, но я подумал, что для нас с Девоном сойдет.