Джон Катц
Год собаки
Введение:
совершенная гармония
Это случилось, когда я учился в четвертом классе. Мы жили тогда в Провиденсе, штат Род-Айленд. Однажды морозным зимним утром я поднялся до рассвета и, не обращая внимания на холод, отправился в школу. Мне хотелось быть первым в очереди.
Накануне школьный сторож пообещал отдать щенка в хорошие руки.
Несколько часов прождал я перед школой, дрожа на пронизывающем ветру. Потом отстоял свое первое место от пары здоровенных шестиклассников. И вернулся домой с картонной коробкой, в которой свернулся клубком малыш Лаки. Я был на седьмом небе от счастья.
Я уже совсем не помню, что он был за пес. Лаки прожил у нас всего несколько недель. Потом заболел чумкой и однажды исчез. Родители сказали мне, что он заболел и теперь лечится в деревне, на ферме, где собаке не нужно целый день сидеть в четырех стенах.
Шли недели. Я не давал родителям покоя, умоляя съездить навестить Лаки. Наконец отец сказал мне, что пес «очень серьезно болен» и на ферме ему придется остаться надолго, может быть, навсегда. А потом повел меня в кафе-мороженое «Ригнис» на Хоуп-стрит и купил мое любимое ежевичное мороженое. Отец редко меня баловал, а уж подарки мне делал только по особым случаям. Мы сидели и ели мороженое. Отец молчал, я — тоже.
Я был мал, но вовсе не глуп. Прошло несколько лет, прежде чем я позволил себе снова полюбить собаку.
Следующим стал Сэм — первая по-настоящему моя собака. Бассет-хаунд с несгибаемой волей, постоянно воевавший с моей матерью по трем вопросам: где спать (в моей кровати), где дремать днем (на новом диване в гостиной) и что есть (все, до чего можешь дотянуться).
Сэм был бесстрашным псом. Каждый вечер, подъезжая к дому, мама видела в окне гостиной Сэма, уютно разлегшегося на новеньком диване. Когда она вбегала в дом, Сэм уже как ни в чем не бывало сидел на полу. Конечно, это ее не обманывало: начиналась брань, крики и шлепки свернутой газетой. Меня поражало, как стоически Сэм принимает наказание: он никогда не убегал, не прятался, даже не опускал голову… и продолжал спать на диване.
Однажды в пятницу вечером, когда за нашим новым обеденным столом собралось человек пятнадцать родственников, Сэм преспокойно вошел, встал на задние лапы, передние положил на стол, схватил с тарелки горячий ростбиф и бросился наутек. Здесь надо заметить, что новый стол стоял на новом восточном ковре, на который матушка откладывала деньги в течение нескольких лет.
Судя по всему, Сэм намеревался донести трофейный ростбиф до подвала — дверь его была всего в нескольких метрах — и там съесть сколько успеет, пока его не нагонят хозяева. Однако этот план провалился.
Яростно вопящая матушка настигла его в дверях кухни. Дальше началась погоня. Сэм носился вокруг стола, волоча за собой мясо и оставляя жирный след на новеньком ковре. В конце концов мой старший брат догадался преградить ему путь стулом. Но Сэм принял поражение с достоинством. Все взвесил, все рассчитал, прикинул возможные последствия — и, проиграв, встретил проигрыш как должное. Да, в жизни я не встречал другого такого же отважного пса.
Когда я учился в старших классах, наша семья переехала в Нью-Джерси. За несколько дней до переезда Сэм вдруг исчез. Мать долго не хотела говорить мне, что с ним сталось. Наконец рассказала: сначала она попыталась отдать его соседу — но там он перекусал всю семью (зная Сэма, охотно в это верю). Тогда она подыскала ему ферму на севере Род-Айленда. Теперь, заключила она, Сэм свободно бегает по полям и лугам. Ему там хорошо, он счастлив.
Может быть… и все же как я жалел, что не смог с ним попрощаться!
Были и другие. После свадьбы у нас с женой появилась рыжая, похожая на лису дворняжка по кличке Бин. Многолетняя верная спутница, она все же была скорее собакой жены, чем моей. Был и Кларенс, угрюмый золотистый ретривер, купленный — неожиданно для меня самого — на распродаже щенков: он был нелюдимым и раздражительным, часто болел, но я все равно его любил.
Чудеса случаются не слишком часто. Редко бывает, что человеку достается собака, которая абсолютно подходит ему по характеру и темпераменту; еще реже — что у хозяина находится время постоянно с ней заниматься, что между ними возникает глубокая связь. К весне 2000 года у меня было уже две такие собаки. Два настоящих, чистокровных палевых лабрадора.
Все сложилось как нельзя лучше. Я работал дома — писал. Обе псины оказались внимательными, сообразительными, спокойными и любящими. Кроме того, у обоих было редкое достоинство, присущее многим лабрадорам, — они не требовали постоянного внимания, а обладали способностью погружаться в размышления и надолго «уходить в себя», позволяя мне побыть наедине с собой.
Пожалуй, не могу припомнить между нами ни единой ссоры, ни одного недоразумения. Мы подходили друг другу, словно элементы головоломки. Джулиус и Стенли, красивые, верные, независимые и преданные, воплощали в себе благороднейшие качества своей породы.
Первым появился Джулиус. Мы с женой подарили его дочке. Право, не знаю в жизни родителей более счастливой минуты, чем когда вручаешь своему малышу маленький пушистый комочек с широко распахнутыми глазами — щенка. До сих пор помню лицо дочери: порой я забываю, какой сейчас день недели, но изумление и восторг в ее глазах не забуду никогда.
Итак, собаку я купил для дочери, но через некоторое время она увлеклась компьютерными играми, потом — коллекционированием кукол в пышных нарядах, и как-то вдруг оказалось, что выводить щенка на улицу морозным зимним утром приходится мне. Так Джулиус стал моим псом. Мы привязались друг к другу сразу — и навсегда.
Год спустя заводчик Джулиуса позвонил мне и пригласил нас с дочкой приехать посмотреть на новый помет. «Просто посмотрим», — заверил я недовольную жену. Разумеется, домой мы вернулись с золотистым крохой Стенли. Джулиус вначале встретил нового питомца подозрительно и недоверчиво, боясь увидеть в нем соперника, но уже через пару дней два лабрадора полюбили друг друга так же крепко и беззаветно, как я их, а они — меня и всю нашу семью, да и всех, с кем им приходилось иметь дело.
Наши отношения с самого начала сложились счастливо и с годами становились все крепче. За несколько дней оба пса выучили всю собачью премудрость: где спать, что есть, как вести себя в доме. Наши стили жизни, если можно так выразиться, полностью совпадают. Оба лабрадора не любят суеты и зряшной беготни, оба презирают обычные собачьи занятия — охоту на кроликов и белок, копание в земле и порчу мебели, — предпочитая вместо этого ласкаться к соседским детям, наблюдать за тем, что происходит в мире, или просто лежать у моих ног и размышлять о чем-то своем.
Утром никто из собак не шевелится, пока я не заворочаюсь под одеялом: только тогда они прыгают ко мне в постель за утренней порцией ласки. Пока я встаю и одеваюсь — тихо и смирно сидят под кухонным столом, пожирая гипнотическим взглядом пустые миски, словно надеются, что там сама собой образуется еда.
После завтрака мы отправляемся на неторопливую прогулку по нашему приветливому пригороду. Каждое бревно, каждый камень на дороге надо внимательно исследовать. Это единственный вопрос, в котором мои псины не признают компромиссов: пока все сверху донизу не осмотрят и не обнюхают, с места не сдвинутся. И пусть мимо хоть кролик пробежит (как порой и случается) — даже глазом не моргнут!
Примерно с полчаса Джулиус и Стенли занимаются своими собачьими делами, а я тем временем обдумываю предстоящий день, размышляю о том, что и как сегодня напишу. Тишину и спокойствие наших ранних прогулок нарушают лишь друзья и поклонники — от приятелей-собачников до водителей школьных автобусов.
Хотя лабрадоры — охотничья порода, дождя и снега мои неженки не переносят: чуть с неба закапает — мчатся под ближайшее дерево, а оттуда, поджав хвост, трусят домой.
Наступает время работы. Я готовлю собакам по сандвичу: две большие собачьи жвачки из воловьей кожи, а между ними — толстый слой арахисовой пасты. Джулиус и Стенли несут свое угощение на задний двор и неторопливо, с достоинством воздают ему должное.