— Я не набрал, — буркнул мальчишка.
— Мне-то зачем сказал? Ну?
— Ни за чем… Просто… Петька, когда отец его бил, сознался, для чего ему деньги нужны.
— Это для чего же? — уже все поняв, спросил Сева и сам услышал, как сорвался голос.
— За студию платить. — Мальчишка шмыгнул носом и быстро отступил, готовый дать стрекоча. — А отец его потом на весь двор кричал, что ноги повырывает и спички вставит тому, кто ребят обирает.
У него вдруг озорно блеснули глаза, — видно, весело было вспоминать, как бушевал водопроводчик, собираясь спички вместо ног вставлять такому атлету, супермену. Но Сева совсем иначе расценивал его веселость.
— А ты и обрадовался, — сказал он раздраженно. — Да пошли вы все. Мне, что ли, тренировки нужны? Ради вас, дураков, стараюсь, а вы… Но теперь конец. Так и передай всем: занятий больше не будет. Растите хилыми. Зато сэкономите, — совсем уже зло добавил он и отвернулся.
— Сева! — жалобно, с обидой позвал мальчик.
Но тренер уже уходил прочь, удалялась его статная фигура и длинные волосы колыхались в такт пружинистому легкому шагу.
Мальчишка еще сильнее надул губы и смотрел в его широкую спину, нахохлившись, исподлобья. Он уже жалел, что дернуло его за язык… Взрослые сами бы разобрались. А вот как теперь без тренера? Сева говорил, что бодибилдинг — штука серьезная, строгая система нужна. Он потрогал свои бицепсы — они еще только наливались силой, не закаменели — и вздохнул.
Сева же, едва отошел от мальчишки, понял, что так радостно начавшийся день испорчен начисто. Пьяный водопроводчик не выходил из головы. Хорошо, если только пошумит, — а ну как вздумает жаловаться… Скандалу не оберешься. До спорткомитета дойдет, того и гляди персональное дело раздуют. А круиз? Боже мой, все же сорваться может!.. Сердце зашлось от этой мысли. Эх, надо было послать пацана поразведать, что там и как.
Он быстро пошел назад, но мальчишки и след простыл. Томись теперь от неизвестности.
Сева и предположить не мог, на что решится Петькин отец.
Слесарь Воробьев заявился вечером пьяный и Петьку с собой привел. У сына лицо было зареванное, припухло, синяк темнел под глазом, он голову не поднимал, угрюмо смотрел в пол и наверное дал бы деру, не держи его отец крепко за руку.
— Это который тут Сева? — спросил Воробьев решительно и угрожающе, когда Кирилл Артемович открыл дверь.
— А что вам собственно надо? — в свою очередь поинтересовался хозяин, но отступил перед напором непрошенного гостя, шагнувшего в квартиру и сына втащившего за собой. — Сева! — крикнул он, оглянувшись растерянно. — Тебя!
Сева вышел в переднюю и все понял.
— Вы чего? — сразу перешел он в атаку. — Вам что здесь надо? Сына избили, теперь по чужим квартирам шляетесь в пьяном виде…
— Ты погоди, — вдруг совсем миролюбиво произнес слесарь и крупной своей ладонью потряс, — кричать не будем. Ты, значит, и есть Сева. Хор-рошо.
В дверях появилась встревоженная Наталья Сергеевна, за ней Борис выглядывал, и все выжидательно смотрели на пьяного Воробьева и на понурого Петьку, стараясь понять, что происходит. Один только Сева ясности не жаждал и стремился подавить агрессивные намерения водопроводчика, осмеять и выдворить из квартиры.
— Мы слушать вас не хотим! — все повышал он голос, заслоняя Воробьевых от домочадцев. — А тебе, Петя, стыдно должно быть. Мне все рассказали, все! Я никогда больше с такими людьми никаких дел иметь не буду. Вам силы, время отдаешь, а вместо благодарности одни только неприятности. Так что давайте отсюда! Давайте, давайте!
Он грудью пошел на них, но Воробьев кряжист был, могуч, на ногах стоял крепко, хоть и пьяный, и от своего отступать не собирался, не для того шел.
— Нет, ты только посмотри! — обращаясь ко всем, в свидетели их призывая, произнес он уже не так мирно, с визгливой пьяной ноткой. — Нет, ты посмотри, как поворачивает! Выходит, мы с сыном такие-рассякие, а он один хороший! Он с нами дела иметь не хочет! А это ты видал? — Воробьев резко, так что тот отпрянул от неожиданности, выкинул к лицу Севы свою гигантскую ручищу и кукиш показал из корявых мозолистых пальцев. — Ты кого с дерьмом смешать хочешь? Рабочего человека, да? Да тебе за это, знаешь, что?..
— Я прошу не выражаться в моей квартире, — не очень уверенно, с оглядкой, возмутился Кирилл Артемович. — И вообще…
Сева, почувствовав поддержку, решительно обошел гостей, распахнул дверь и крикнул с угрозой:
— А ну выметайтесь по-хорошему, пока милицию не вызвали!
И тут произошло совсем уж неожиданное: Петька заревел от обиды и боли в руке, сдавленной отцовской клешней, а вслед за ним заплакал и пьяный Воробьев. По его грубому, небритому, распухшему от лютого запоя лицу текли слезы, он вытирал их свободной рукой и, всхлипывая, говорил:
— Конечно, мы люди маленькие, нас любой обидеть может… А ты, Петька, не плачь, мы их все одно не хуже. Мы на свои пьем, ни у кого не просим. Это он… он все, — совсем иным жестом, неуверенным, робким, ткнул Воробьев в сторону Севы. — От него все несчастья… Сам деньги с мальца требовал, а сам теперь милицией грозит… Смотрите, какой у меня сын. Побитый весь. А почему? Из-за него…
— Кончай спектакль, — зашипел Сева. — Нас слезой не проймешь!
Не выдержав, шагнула из дверного проема в прихожую Наталья Сергеевна и решительно сказала сыну:
— Закрой-ка дверь, не созывай соседей, не устраивай базара на весь дом. — Потом повернулась к Воробьеву и деловито спросила: — Вы, кажется, в домоуправлении работаете, да?
— Ну, — отозвался тот и шумно шмыгнул носом.
— Вы объясните толком, что произошло. Мы вас внимательно слушаем.
— Да что слушать, — гнул свое Сева. — Не видите, что ли?
— Помолчи пока, — с укоризной сказала мать. — Ты, я вижу, свое сделал. Теперь нам разобраться надо.
— И снова повернула к Воробьеву внимательное лицо.
— Так мы вас слушаем.
Такое обращение растрогало водопроводчика. Он всхлипнул, вытер рукавом мокрое лицо и произнес прочувственно:
— Вы с пониманием… Я, может, и не пьяный вовсе, а голодный…
— Так что все-таки произошло?
— Мама, я сам разберусь. — Сева попробовал втиснуться между нею и водопроводчиком, но мать властно отвела его рукой, и он обидчиво насупился и отвернулся.
— А мы не желаем с тобой разбираться, — ожесточась, крикнул Воробьев и кулаком ему погрозил. — Мы вот с гражданочкой… тихо и мирно. Вы ему кем приходитесь?
— Мать.
— Извиняюсь, — он ногой шаркнул и голову склонил. — Конечно, мать завсегда сторону сына возьмет. Но вы с понятием…
— Давайте короче, — попросил Кирилл Артемович, не желая оставаться безучастным.
— А короче так будет, — взбодрился Воробьев и Петьку подтолкнул вперед. — Сын мой, Петька. Петр, значит. Ученик. Младшенький наш. А старший, извиняюсь, срок отбывает, скоро выйдет. Все чин-чинарем, как у людей. А ваш сынок, значит, этот вот, — опять ткнул он рукой, — обираловку устроил. Я сам, если мне кто… кому сколько не жалко за сделанную, значит, работу… но чтобы требовать — ни-ни! А Сева ваш им: по пятерке с рыла. В месяц. Это с мальцов! Кон-три-бу-ция! Мы ведь тоже с понятием. А вы спросите его: за что? Не, вы спросите.
— За что же ты деньги с ребят брал? — спросила мать, полуобернувшись, но не глядя на сына, не желая видеть его в эту минуту.
— Ну, знаете! — с высокомерным негодованием воскликнул Сева. — Допрос мне здесь учинять? Воспитывать? Раньше надо было! А не смогли, так нечего теперь…