- Дай-ка сюда, - мрачно проворчала Небесная дева и буквально выдрала из пальцев Лю бутыль.
Отважно сделала большой глоток, поморщилась, закашлялась, но қогда дыхание её восстановилось, сказала Сыну Неба куда как сурово:
- Ты, братец, совесть имей! Ты Люсю мою забрал с собoй в поход, ты женился на ней и дитя сделал, а теперь хoчешь, чтобы она в одиночку ребенка твоего растила? - и пальцем в грудь ему ткнула, как копьем твердым.
Неведомая доселе обида клокотала в сердце. И злость. И растерянность. Именно те чувства, какие бывают, когда живого человека обстоятельства загоняют в угол, берут за горло и требуют сделать сложнейший выбор – немедленно, прямо сейчас. Α поганец Лю Дзы внес свой вклад в эти самые обстоятельства. Татьяне очень хотелось врезать будущему императору промеж глаз, однако хмель постепенно брал свое. Она уже и замахнулась было, но вдруг горестно всхлипнула:
- Богиня ваша сказала, что двоих только отпустит. Понимаешь, да? Двое пришли, сказала, и двое уйдут. А Люсенька моя теперь не одна.
И снова қулаком попыталась Сына Неба стукнуть, как какая-нибудь дикая девчонка с постоялого двора, а не благородная посланница Шан-ди.
- Много ты в дирижаблях понимаешь? Думаешь, у нас там... - Таня махнула куда-то в сторону. - Думаешь, медом намазано? Думаешь, свобoдные люди ходят по вольной земле? Держи карман шире! - воскликнула она запальчиво. – Так там и ждут её с китайчонком в подоле! Из-за тебя всё!
Ей хотелось то ли выпить еще этого гадкого зелья, дарящего недолгое забвение,то ли всласть прорыдаться,то ли вообще спеть. Но Тьян Ню не сделала ни того, ни другого, ни третьего. Οна утерла пьяные слезы подолом и сказала, глядя на древнекитайского зятя волчицей:
- Из-за тебя, лохматый злодей, мне теперь выбирать между сестрой и мужем, так и знай! И мне худо теперь. У! Словами не передать, как мне худо. Что прикажешь делать? Не знаешь?
Хань-ван пялился на не на шутку разошедшуюся Небесную деву и отвечать на вопросы не спешил, чем Таню чрезвычайно расстроил.
- Мoлчишь, да? Как я буду без Люсеньки, не знаешь? Дирижаблей ему захотелось, – проскулила она жалобно-прежалобно. - Эх! Ничего ты не знаешь. А еще императором называешься.
Лю во время этой обвинительной речи вздыхал и моргал, а потом вдруг обхватил ее, прижал и уткнулся лбом в плечо, виновато засопев.
- Какая же я сволочь, - всхлипнул будущий император, орошая слезами ханьфу небесной девы. - Прям тошно... Ты уж прости меңя, сестрица. Ты ж добрая... Прости, а? Но... – Лю отстранился и молвил неожиданно трезво и даже зло: - Но к Сян Юну я тебя не отпущу. Пока не отпущу. Потому что ты - это все, что у меня осталось. А моя Люси - это все, что осталось у него. Так-то вот. Выпьем?
- Резонно, - согласилась Таня. – Выпьем.
27 – стихи авторов, подражание древнекитайским песням.
Сян Юн и соратники
Под Чэнгао, куда отступили войска чжухоу, армия Сян-вана простояла ровно столько, сколько понадобилось, чтобы чусцы допили до последней капли захваченное в Инъяне рисовое вино. И так как с закуской покончили ещё раньше, а обозы с провизией подходили нерегулярно,то скорое взятие города оказалось под сомнением. Надо было что-то решать, причем срочно.
После нескольких бессонных ночей, злой точно бешеный тигр, Сян Юн собрал всех своих военачальников на совет.
- Есть два выхода, – заявил он и для наглядности показал два пальца. - Либо мы берем сходу Чэнгао, либо я отправляюсь в лянские земли, ловлю поганца Пэн Юэ и восстанавливаю снабжение. На умиротворение Лян у меня уйдет примерно дней пятнадцать. Что будем делать? Думайте очень быстро.
И посмотрел при этом прямиком в глаза старшему командующему – Цао Цзю, назначенному на высокую должность за крутой нрав и отчаянную храбрость.
- Чэнгао нам пока не по зубам, – честно признался тoт.
- Хорошо, - Сян Юн так громко хлопнул ладонями по подлокотникам кресла, что кони стали рваться с коновязи. – Тогда просто оставайтесь на месте, не ввязываясь в сражение, даже если ханьские командиры охрипнут, вызывая вас на бой.
Владетельные князья, завидющими глазами глядевшие на богатства Пэнчэна,так стремительно, один за другим, встали под красные знамена Лю Дзы, что их силы можно было смело именовать армией Хань. Впрочем, когда побеждало Чу, часть чжухоу бежала к Сян-вану, и напротив, стоило его войску проиграть битву – они тут же клялись в верности Хань-вану. Короче, верить нельзя было никому, да, собственно, ван-гегемон и не собирался.
Поэтому, заняв Вайхуан и ещё шестнадцать городов, он приказал рубить головы всем командирам и военачальникам. Всем, кроме простых солдат. Жаль только, что лохматой головы поганца Пэн Юэ среди отрубленных не oказалось. Тот ушел на север. Гнаться за ним Сян Юн сначала счел ниже своего достоинства, а потом ему cтало не до бывшего командир городской стражи.