- Вечер воспоминаний устроим чуть позже. А пока умерь болтливость, моя императрица, или я найду твоим устам иное применение.
И ведь нашел, хитрец лукавый, да и не только устам. Но и возрожденная ванхоу, паче чаяний развернулась ему под стать. Куда только делась недавняя Сашина... нет, не робость, а словно бы неуверенность. Неуверенность во всем: в себе, в нем, в их близости и в праве ее, Саши, на эту близость? Теперь эта, одновременно и до каждого вздоха знакомая, и до каждой родинки новая женщина не робела, не смущалась и не следовала за ним, послушно принимая его страсть и слегка стыдясь собственной. О нет, сейчас она и брала, и отдавала уверенно и открыто, раз и навсегда утверждая – нет, подтверждая! - свое право. Да ещё и с выдумкой, изобретательно, игриво и естественно, будто и впрямь была лисой, прожившей праведной жизнью тысячу лет.
«Нет, - оглушенный, Юнчен успел ухватиться за ускользающую мысль – единственную мысль в гулкой и пустой голове. - Нет, не тысячу. Две тысячи проклятых лет».
- Двадцать два столетия без тебя, - пробормотал он сперва прямо в мокрые завитки, затем в чуть выступающие пoзвонки там, на шее. – Я искал тебя, сам не зная, кого ищу. Двадцать два века я искал. Где была ты?
Ломкие сухие стебли крошились в конвульсивно сжимающихся пальцах небесной лисы. Невнятно и глухо вскрикнув, она извернулась, сумела повернуть набок голову и выдохнула:
- Лю.
Имя ударило его куда-то под лопатку, будто тяжелая стрела сюнну – или свинцовая, размером со сливу, пуля из голландского мушкета. Теперь он знал, с чем сравнивать это... вот это вот...
- Лю.
Последним сознательным усилием воли Сын Неба удержал собственные зубы, уже впившиеся в загривок его небесной ванхоу. Ну... почти удержал. Да.
- О-о-о... – стонала перерожденная хулидзын, слабо возясь среди соломы. - Ы-ы-ы! - и обвиняюще ткнула острой травинкой ему под ребро.
Бывший Хань-ван состроил виноватую гримаску и принялся выбирать мелкие соломинки из волос своей лисицы. Мартышкин труд, на самом-то деле. Проклятущая сухая трава налипла и запуталась везде, где только можно, и теперь, когда безудержная страсть схлынула, кололась, чесалась и скреблась.
- Ну, хоть не на муравейнике... - жалобно мяукнула новобрачная, обретя возможность дышать и говорить. И тут же зашипела: - Больно же! Нет, ну я рада, что ты привычек своих не растерял, но кто здесь лис, Лю? Кому природой положено кусаться?
В ответ он только ухмыльнулся, раскинул руки, падая навзничь в солому, и уже оттуда, с душистого и колючего ложа, смотрел, как она, безуспешно отряхиваясь, выбирается из шуршащего плеңа, потягивается, позволяя бесстыдным лучам луны ласкать слегка светящуюся кожа, и сверкает зубами в ответной ухмылке. Вот сейчас она привычно потрет саднящий след от его зубов на плече, вздернет губу и скажет...
- А впрочем, зато теперь я точно знаю, что это ты.
А до этого кто же был, подумал новобрачный, но вслух не сказал, не успел. Его императрица подогнула ноги, деловитo поерзала и уселась на пятки, уперев руки в бедра. И, как и встарь, ответила на его мысли:
-Вчера это были ещё Саша и Юнчен. А сейчаc – мы. Сейчас все стало правильно.
- Но мы остались Юнченом и Сашей, – привычка возражать, вовлекая ее сперва в словесный поединок, а затем и в любовный, никуда не делась за все перерождения. – Разве я перестал быть Ин Юнченом, сыном достойных родителей? Разве ты – не дочь председателя Сяна и внучка... Ох ты ж!
- Ну? – насмешливо прищурилась небесная лиса. - Что примолк-то? Договаривай. Чья внучка?
- Внучка Сян Юна, вана-гегемона Западного Чу. И внучка Тьян Ню, небесной госпожи.
- Тебе, знаешь, легче, – она фыркнула и наклонилась, дразняще покачивая грудью и больно упираясь оcтрым локтем ему в живот. - Ты и был Лю, и остался Лю, хоть и сменил зачем-то фамилию... Α я теперь сама себе прихожусь внучатой племянницей! И Танечку не знаю, как называть теперь: сестрой или бабушкой! Но на самом деле это...
- Это неважно, - устав от соблазнительного поерзывания своей лисицы, Сын Неба восстал с ложа, весь в соломинках и почему-то в перьях, и легко всқинул ее на плечо. – Не брыкайся! Надобно смыть с нас этот тысячелетний прах древней соломы. Ванны с джакузи у дедушки Ли, конечно, нету, но я помню, тут недалеко ручей течет. С водопадиком и заводью с этими, как их, лотосами. Там и продолжим.
- Так и знала, что однажды ты меня все-таки потащишь топить, - хихикнула она, умудрившись удобно устроиться даже в такой неловкой позе. – Эй! Лю! Давай хоть покрывало какое прихватим. Я-то не против нагишом по волшебной деревне побегать, но Сыну Неба такое как-то невместно, не?