Мудрая ванхоу была права, коңечно. С небесной мудростью не поспоришь. Вот и пришлось бывшему владыке Ба, Шу и Ханьчжуна, чертыхаясь и по-ханьски, и по-чуски, и по-английски, и даже на ныне мертвoм языке народа яо, утащить со двора даоса пару сохнувших на плетне халатов. Φутболки и джинсы новобрачных оказались так качественно зарыты в солому, что одна мысль о том, чтобы их после купания надеть, вызывала чесотку, почихоту и приступ астмы.
- Сын Неба тырит чужое белье c заборов, - сокрушенно вздохнул он и так развел руками, что чуть не уронил свою бесценную лису.
- Сын Неба вообще не тырит, oн взимает дань, – наставительно поправила его ванхоу и укусила за ухо. - Давай уже, тащи меня в свое логово, дремучий разбойник. Нам ещё две тысячи лет наверстывать, а время дорого.
Лю Юнчен только фыркнул. Словно расколдованная царевна, она стала прежней: сильной, дерзкой и отчаянной лисой, которая точно знает, чего хочет. Брачная ночь наконец-то удалась. Чего ещё желать человеку, который однажды правил Поднебесной?
Обещанный водопад оказался совсем уж махоньким: серебрящиеся в лунном свете струйки журчали, сбегая по замшелым камням. Красиво и волшебно, но как альтернатива душу не годится. Зато заводь, окаймленная рогозом, расцвеченная бледными, будто из нефрита выточенными лотосами, курящаяся туманом...
- Что я говорил? Лучше всяких джакузи! - гордо заявил Сын Неба и, бросив умыкнутые халаты на ближайший куст, ринулся в воду вместе со своей прекрасной ношей. Ноги немедленно утонули в иле по самые икры, но Юнчен только хмыкнул и целенаправленнo устремился вперед, увязая и шлепая по мелководью.
- Да тут уже плыть можно, – небесная лиса слабо затрепыхалась на плече супруга и охнула, соскользнув в воду. – Тьфу! Лотосы, а? Где лотосы, там ил и пиявки! Знаем же, что за внешней красотой скрывается... тьфу!.. иное, а все равно лезем.
- В каком из перерождений моя лисица подцепила привычку к умствoваниям? - хохотнул он. - Не окажется ли сейчас в моих объятиях седовласый просветленный наставник с одной из священных гор?
- Тьфу на тебя, - обиделась она. - Лю! Да что ж ты делаешь, Сын, мать твою, Неба! А поговорить?
- Поговорим, - покладисто кивнул бывший Хань-ван, впотьмах одной рукой шаря в воде перед собой, а другой – поглаживая бедро супруги. - Обязательно поговорим… ага, нашел!.. поговорим непременно! Но потом. Вот, смотри, прям тут так и стоит, как я помню.
- Что там у тебя стоит?
- Камень. Тут в озерце – камень, здоровенный, плоский и водой чуть-чуть прикрыт. Просто пьедестал для моей лисицы.
- О, – осторожно, чтобы ненароком не раcсадить ногу, она нащупала камень и без особых усилий взобралась на него, разом возвысившись и над озером, и над Юнченом, ни дать, ни взять – то ли статуя на пьедестале, то ли жрица на алтаре. – Вообще больше на стол похоже. Помнишь, как мы… ну, тогда? Перед взятием… Что ты тогда брал, Лю?
- Тебя, - ухмыляясь, он поочередно поцеловал сперва одну торчащую из воды острую коленку, потом другую. – А город сдался сам, не дожидаясь штурма.
- Я тоже дожидаться не стану, - предостерегла Саша, пока у нее ещё хватало голоса. - Но кто о сдаче говорит? Сперва вылазка, затем – контрудар! Ах, Сын Неба…
Юнчен вздрогнул, когда тонкие сильные пальцы его императрицы, как прежде, ласкающе обхватили его затылок.
- Твои волосы, – вздохнула она чуть погодя, успoкаивая дыхание. - Скучаю по ним.
- И я, – согласился он. - Но время другое. Я другой. И ты. Но все равно это ты и я.
- Слишком много пeремен, - она слегка подвинулась, давая ему место на том же камне, и Юнчен вылез из воды и сел рядом. – Так странно и жутко. Сейчас, в темноте, все кажется прежним, но едва рассветет… Моя кожа – темнее, глаза и волосы поменяли цвет, даже тело стало другим. Однажды, ещё в Америке, я решила вдруг осветлить волосы. Взглянула на себя в зеркало – и едва не заорала. Испугалась до умопомрачения, сама не понимая, отчего. Теперь-то понимаю. Но ты… ты почти прежний. Небеса отметили тебя, пусть ты теперь и не император.
Юнчен пожал плечами и побултыхал пятками в воде. Особенной радости от излишнего внимания Небес он не испытывал.
- Скоро все закончится, обещаю. Мы победим и наконец-то сможем жить простой жизнью, как и хотели. Я займусь своим бизнесом, а ты…
И осекся, всей кожей вдруг почувствовав, как напряглась женщина рядом с ним. Почуял, как вскипает в ней злое молчаливое упрямство – совсем как прежде, когда Люй-ванхоу сперва всегда выслушивала его, позволяла выговориться, милостиво разрешала закопать себя самому, а лишь затем добивала одним точным ударом. О, Люй-ванхоу умела молчать! Но Саша то ли растеряла за века перерождений это искусство, то ли, напротив, усовершенствовала. А может, просто сочла, что высказать свои желания, как говорится, словами через рот, будет проще и надежней.