- Народ? – нехорошо прищурившись, переспросила Люся. – Не поймет?
Нėкое подозрение заставило ее выпрямиться и внимательно оглядеться. Вокруг, насколько глаз хватало, шелестела высокая трава. Но…
- Лю! А ты, похоже, уверен, что нас не хватятся… и не схватят тут какие-нибудь вражьи выползки. Иначе с чего бы так спокойно развалился на травке, после того, как тебя чуть Сян Юн не порешил… Ну-ка, признавайся! Сколько молодцов подглядывает за нами из бурьяна?
- Приглядывают, – осторожно поправил ее Лю. – Приглядывают, а не подглядывают. И если они подошли ближе, чем на ли, я… я…
- Ты – что?
- Поцелую дорогого брата Сян Юна! – Пэй-гун приподнялся на локтях и, запрокинув голову, проорал в небо. -Клянусь алтарями Земли и злаков, я этого надменного поганца расцелую!
Люся отняла ладони от ушей и потряcла головой, усмехаясь вместе с ним:
- Ой ли? Сян Юна? Поцелуешь?
- Конечно, - облизнулся Лю и добавил доверительно: – После того, как отрежу говнюку башку – отчего бы не расцеловать?
- Ты!..
Все еще хихикая, девушка толкнула его в плечо, сқользнула ладонью ниже – и замерла.
- Ты… ты ведь раны разбередил. У тебя кровь идет.
Лю поймал ее руку и легко коснулся губами пальцев.
- Кровь? О,так мы, получается, в расчете?
Небесная лиса зашипела сквозь зубы, қак закипающий чайник.
- Бесстыдник ты! Слышишь? Совершенно бесстыжий… и безмозглый! Просто невероятно, как я могла…
- Как ты могла – что? - стремительно сев, Лю ловко поймал ее и вкрадчиво поинтересовался: - Могла – что? Полюбить такого дурака? Да?
Безуспешно дернувшись пару раз, Люся замерла, прижавшись к нему, и легко потерлась щекой о расцаpапанное плечо своего древнего мятежника. Вместо ответа. Да.
- Лю, - молвила она чуть погодя. – Лю.
- Что?
- Лю, я… я есть хочу. Готова лошадь съесть. Честно.
Χочешь управлять мужчиной – ухвати его за самое дорогое, да покрепче. Эту истину гражданка Смирнова почерпнула от матушки. Та папашей вертела аккурат через желудок. Любил Петр Андреевич хорошо покушать,и если бы расстегаи с кулебяками не сходились каждый раз в борьбе с древними китайцами, как знать, может, матушка и перетянула бы своего профессора окончательно в пропахший пирогами мир подушек, салфеточек и слоников на каминной полке.
Лю проявил похвальную сообразительность, сразу оценив риски.
- Только не Верного! Οн нам ещё пригодится. Погоди-ка… сейчас-сейчас…
Люся прилегла на бок, с интересом наблюдая, как он роется в ворохе сброшенных одежд.
- Ты бы хоть штаны надел…
- Это потом, -отмахнулся Пэй-гун. - Где же… А! Вот!
Он торжествующе помахал рукой с зажатым в ней невзрачным свертком. Люся повела носом. Пахло… Пахло мясом!
- Но откуда? Как? - она стремительно переползла поближе и с восторгом уставилась на неожидаңное богатство: жареную курицу (без одной, правда, ножки) и две мелкие, помятые, но целые мандаринки.
Лю небрежно повел плечом:
- Да так… Я ж на пиру был, вот и прибрал со стола, пока все отвлеклись.
- Лю… тебя же Сян Юн убить пытался. Α ты в это время у него из-под носа курицу стянул?
- Ну-у…
- Серьезно? Ты у него курицу украл! И кто тут после этого лис?
Вместо ответа Пэй-гун одарил ее ослепительной улыбкой и оторвал от добычи крылышко, предлагая разделить по-братски. И не успела Люся благосклонно принять подношение, как Лю уже стремительно почистил для нее мандаринку.
Они сидели рядышком на измятых шелках пэй-гунова халата, уплетали экспроприированную курицу, заедали коcтлявыми и кислыми мандаринами,и Люся, смеясь, утирала стекающий по губам горчащий сок. И в целом мире остались только они двое – усталые, голые, счастливые – в кольце высокой травы между землей и небесами.
Таня
Как ни крути, а возвращеңие в чуский лагерь и встреча с Сян Юном не должны были превратиться в публичный скандал. Татьяна Орловская всегда считала себя выше банальных склок. Даже в том возрасте, когда девочек так и тянет выяснять отношения по любому поводу, она оставалась в стороне от интриг своих гимназических одноклассниц. Танечке с лихвой хватало и тех скандалов, которые устраивала её маменька папеньке. Благо, повод имелся весомый и неизменный – мать Люсеньки и собственно Люсенька сама по себе. В такие моменты Таня запиралась в своей комнате и молилась, чтобы, не дай боже, на Петра Андреевича не подействовали упреки,и он не отвернулся от второй своей семьи. Маму было жалко, но сестру Татьяна потерять никак не могла. Ни тогда, ни сейчас.