— Читал «Педагогическую поэму». Что-то помню, еще в лекциях предупреждали, чтобы механически не переносили его опыт на обычную школу.
— Так я и думал! — Василий Степанович возбужденно стукнул по стеклу стола. — Очень, очень рад, что не ошибся в вас.
— Не понимаю, какая связь между Макаренко, мной и…
— И моим восторгом? Как же вы не поймете? Если бы вы как следует знали Макаренко и так вот равнодушно отзывались о нем, значит вы пропащий для нашего дела человек. А раз вы не знакомы с Антоном Семеновичем, как живой с живым, как со старшим и мудрым другом, то, выходит, ничего не потеряно и все еще впереди. Я уверен, что он будет вам другом.
— То есть вы считаете, что мне обязательно нужен мудрый друг?
— Он нужен каждому.
— Но мне — особенно? Так? Значит, я делаю что-то не очень мудрое?
— Что ж, вы логичны, — усмехнулся Василий Степанович и откинулся к спинке стула. — Беда, что вы пользуетесь лишь формальной логикой. Взять хотя бы ваше отношение к детям. Учитель должен быть строгим. Я учитель. Следовательно, я должен быть строгим. Так?
— Похоже.
— Ну вот видите! Формальная логика всегда пряма как палка. А пучок тонких палок — это и есть розги. Правда, вы предлагаете всего лишь ремень…
— Василий Степанович, зачем иронизировать! Я ничего не предлагаю. Я спрашиваю: как быть? Сегодня я действительно забрел в отхожие места педагогики… Но вы, надеюсь, тоже не отрицаете наказания?
— Я отрицаю только наказание. Я за диалектику. Да, в том случае надо наказывать. Нет, в этом случае не следует. Вся сила — в единстве этих противоположностей. Как в самой жизни. Ведь день не бывает без ночи, холод без тепла, строгость без ласки. А у вас пока что одна строгость. В первый же день вы выстроили класс на посмешище всей смене. Я отпустил ребят, даже не спросясь вас, настолько это меня возмутило. Сегодня ваши подопечные дрожали, как щенята, и что еще хуже — были унижены. А кого вы обласкали, кому сделали добро, кого возвысили и согрели? Не поймите меня банально. Я говорю о стиле.
— Я же не Макаренко…
— Можете в этом не клясться. Но, к счастью, у вас здоровая интуиция. И начинаете вы не так уж плохо. Да, да, не ухмыляйтесь.
Василий Степанович встал, отошел к окну и, переставив с подоконника на стоп вазу с высокими белыми астрами, отворил обе половинки. Легкий ветер скинул полуседую прядь на висок. Он тряхнул головой, поправляя волосы, и продолжал:
— Воспитательный процесс начинается с диктатуры. Именем закона, традиций, наконец, диплома, поставившего вас за учительский стол, вы требуете одно, запрещаете другое, казните и милуете. Но вы историк и знаете, что диктатура одного человека, как бы он ни был мудр и просвещен, обречена. Вот почему вы должны как можно скорее перейти, к следующей ступени — к диктатуре большинства вашего коллектива. И чем значительнее, умнее, красивее вы будете, чем ярче и привлекательнее ваше кредо, предлагаемая вами программа, тем скорее станут под ваше знамя лучшие ребята класса. За ними придут середняки, придет большинство. Коллектив заживет своей жизнью. Он усвоит и обогатит ваши мысли и планы. У него появится своя воля и свои исполнители. Появится цель, манящая перспектива — идеал. Вы пойдете к нему вместе с коллективом, рядом и чуточку впереди — признанный авторитет, товарищ и учитель. Что вам еще нужно в жизни? Отвечайте!
— Одну папироску. Все сигареты вышли.
— Пожалуйста! — засмеялся Василий Степанович и протянул пачку «Беломора». — Курите! Пейте… по праздникам! Любите, даже безответно! Живите на всю мощь сердца! А дело — творите! Как стихи!
— Никогда не подумал бы, что завучи бывают из поэтов.
Василий Степанович привычным жестом откинул снова упавшую прядь волос и грустно улыбнулся.
— Я не поэт, Григорий Иванович, уже хотя бы потому, что расчетлив. Я рассчитываю на вас. В каждой группе классов должен быть один опорный — заводила и запевала. Это мой метод.
— Боюсь, что ваш выбор не совсем удачен.
— Пять лет назад то же самое говорила Виктория Яковлевна. А сегодня ее класс — моя правая рука. Когда меня переводили сюда, я поставил условие: новостройку возглавит десятый «А». Готовьтесь и вы со временем принять школу.
— Не до жиру, быть бы живу.
— От кого вы это слышали? От зайца! Плюнули б этому паникеру в раскосые глаза. Мы будем жить! Давайте начинать вместе. Давайте думать, анализировать, мечтать. Сегодня, например, на вашем месте я поступил бы иначе.