— А именно?
— Во-первых, вызвал бы родителей и рассказал об их любезных чадах.
— Никогда в жизни ни на кого не жаловался, и вообще я не верю в родителей, Василий Степанович. Ни один из родителей не враг своему чаду. Они делают все, что могут. А что не делают, то не могут или не умеют. Школа сама должна все мочь и уметь.
— Все это так, но и заноситься нам не следует. Сбрасывать со счетов таких мощных союзников — по меньшей мере нерасчетливо. В этом вы убедитесь сами. И очень скоро. Второй наш союзник — это общественное мнение. Об этом происшествии в классе я непременно рассказал бы на линейке всей школе.
— Ну и что? Посмеялись бы, и все. Общественное мнение может подействовать на того, у кого есть собственное мнение, самосознание. А какое сознание у Вертелы или Горохова?
— Вот, вот! Это и есть ваша исходная ошибка! Глубочайшее заблуждение!
Василий Степанович возбужденно ходил по комнате. Он машинально тер в ладонях карандаш.
— Глу-бо-чай-шая ошибка! — воскликнул он, остановившись против меня. — Поймите одно, Григорий свет Иванович: никакой особой педагогики для детей нет. Капля морской воды того же вкуса и химического состава, что и все море. Любой коллектив наших людей — будь то огромный завод или группа зимовщиков на дрейфующей льдине, гвардейский полк или пионерский отряд, — он живет и развивается по одним и тем же законам. Видоизменяются формы, но дух законов — один. И если бы вы спросили меня, с чего вам начинать, я, не задумываясь, ответил бы: устанавливайте поскорее советскую власть в крошечной республике «Пятый «В»! Кончайте свою диктатуру! Один в школе не воин!
Затрещали звонки на этажах. Василий Степанович защелкнул замок, ограждая нашу беседу от посторонних, и мы еще долго сидели за закрытой дверью его кабинета. С застенчивостью начинающего автора Василий Степанович поведал мне, что уже давно пишет книжку, которая называется «Сто правил из прикладной педагогики». Он обещал познакомить меня с рукописью.
На прощание, словно не веря, что его прокуренный кабинет покидает единомышленник, Василий Степанович достал из шкафа два томика Макаренко.
— Уж Антон Семенович вас наверняка убедит, — сказал он, передавая мне книжки.
Я крепко пожал сухую, твердую ладонь Василия Степановича.
— Кстати, Григорий Иванович, — остановил он меня у двери. — Клава рассказывала, что это Сомов принес в класс гору пирожков и угощал всех. Откуда у него деньги?
— Я сам замечал у него замашки купца-миллионщика. Выясню.
— Ну, всего доброго!
В самом деле, творя суд и расправу, я даже не поинтересовался, кто был зачинщиком сегодняшней катавасии. Что-то я за лесом совсем не вижу деревьев. А ведь они все разных сортов и пород.
Выйдя из школы, я торопливо перешел на тенистую сторону улицы. Черт бы побрал мою силу воли, которая заставила меня подчиниться ласковому совету Доры Матвеевны и напялить на себя парадный костюм!
— Здравствуйте, Григорий Иванович!
Поднимаю голову: мои любезные — Красюк и Шушин. Оба в майках, запыленные, на лицах грязные следы потных струек. Еще более примечательны их доспехи: у Валерки за спиной, у Коли в руках — огромные луки, а за поясами — стрелы.
— Бегаете? А уроки сделали уже?
Красюк смотрит на меня недоуменно, но не гасит улыбки. Николай терпеливо объясняет:
— Так мы еще гуляем, Григорий Иванович. Уроки с трех часов все делают.
— Ну, ну, играйте, да не заигрывайтесь.
— А я завтра в школу не пойду, — насупившись, говорит Валерка.
— Почему это ты не пойдешь? — испуганно спрашиваю я.
— Воскресенье, — смеется Валерка, довольный розыгрышем.
Мальчишки убегают. Меня приятно поражает, что они совсем не помнят зла, которое я причинил им всего лишь два часа назад. Нет, что ни говори, а ребята у меня ничего, славные ребята. Не солидные, правда. Индейцы! Зато я куда как положителен! Набросился, как настоящий шкраб: «Уроки сделали?» Профессиональный инстинкт, что ли? Обыкновенный человек сказал бы, подняв руку: «Орлиный коготь приветствует славных следопытов племени Тускарора!» Или что-нибудь в этом роде. И сразу было бы понятно, что перед ними стоит человек, у которого в груди сердце, а не учительский диплом.
С понедельника — новая жизнь!
Дома я вспомнил о принесенных книгах и без особого энтузиазма взял в руки одну из них. Это был пятый том. Открывался он статьей с названием, пугающим, как учебник: «Методика организации воспитательного процесса». Однако, начав чтение, я уже не мог оторваться от книги и просидел над ней весь следующий день.