— Сужаешь! Не в оценках счастье! — донеслось из последнего ряда.
— Совершенно верно, товарищ Шатилов! — церемонно поклонилась в его сторону Женя. — Но согласитесь, что счастье не исключает хороших отметок. Тебе, например, до полного счастья не хватает…
— Протестую, — закричал Шатилов.
— Протестуем! — дискантом вторили сидящие с ним рядом Вертела и компания.
Виктория Яковлевна встала.
— Ты кончила, Женя? Предоставляю слово Сергею Шатилову для обоснования своего протеста.
Сережка — вечный Женин оппонент. Стоит ей только сказать «да», как у него уже готово «нет». Шатилов идет к столу метровыми шагами. Он высок и тощ. Собираясь с мыслями, Сережа потер лоб тупым концом карандаша. Послышался Женин голос:
— Опусти, пожалуйста, карандаш. Из-за него тебя не видно.
— Странно, — Сережка холодно посмотрел на нее своими монгольскими глазами. — При том широченном поле обозрения, которым ты обладаешь… — и снова обратился к залу: — Простите, что я отвлекаюсь посторонними вещами… В чем смысл моего возражения предыдущему оратору? Я утверждаю, что не одними отметками жив человек. Есть еще искусство!
— Кукольное, — продолжала дуэль Женя.
— Не кукольное искусство, а искусство кукол! Древнейшее из всех театральных искусств! — патетически восклицал Сергей. — С пятого класса по восьмой, четыре лучших года своей жизни, я посвятил куклам и знаю точно, что в них больше души, чем в некоторых одушевленных предметах женского пола.
— При чем тут пол, Сережа? — смеясь, пожала плечами Виктория Яковлевна.
На голову Сергея понеслась лавина со стороны девочек:
— Говори, да не заговаривайся!
— Позор!
— Позер и болтун, Сережка!
— Лишить его слова!
— Долой!
— На мыло!
— Какое из него мыло?! На куклы!
Чувствуя, что хватил лишку, Сергей примирительно улыбнулся и, подняв над головой карандаш, как орудовский жезл, остановил движение. Воспользовавшись паузой, Виктория Яковлевна одернула оратора:
— Сережа, у нас гости. Им ближе земные запросы. Особенно если учесть фактор времени. К делу!
— Пожалуйста. Конкретно. Берусь организовать кукольный театр у наших подшефных! Все.
Сережка уходил на место под аплодисменты, достойные самого Образцова.
Встреча захватила моих ребят. Они были польщены обществом взрослых, их вниманием. Увлекало и само зрелище, хотя кое-какие реплики и не доходили до них. Впрочем, после Сергея выступавшие были кратки и деловиты. Шефы обещали нам сотрудничество и помощь в создании двух театров — кукольного и драматического, эстрадного оркестра и милой мальчишеским сердцам настоящей футбольной команды.
В довершение ко всему они потрясли нас своим подарком. Комсорг Коля Дьяконов, плечистый паренек с круглым, добродушным и улыбчивым лицом в больших роговых очках, достал из портфеля целлофановую сумочку, не торопясь развязал и жестом фокусника извлек из нее выцветший алый лоскут размером в косынку.
— Читайте! — растянул он лоскут над головой.
— «Не пищать!» — проскандировал зал.
— Понятно? Это наше знамя походов. Всякое ему пришлось испытать: и дождь, и солнце, и ветер. Но никогда оно не слыхало писка. Учтите!
Принимая у Коли знамя, председатель совета отряда Валерка Красюк в ответном слове сказал:
— Учтем.
Тут же родилась мысль обновить подарок в совместном походе за город. На том и порешили бы — не вмешайся Борька Малинин. Зачем тащиться за город, если можно под воскресенье на море съездить? Машины даст папочка. Борька ручается. Его начали качать, но скоро утомились и благополучно поставили на ноги. Остаток радости излили в криках. Трудно было понять, где тут шефы и где подшефные. Единство было налицо, вернее, на лицах!
Голубая «Победа»
Директор завода Малинин не дал нам машин. Сообщая мне об этом, Борис прибавил как бы между прочим:
— Я уже больше не говорю: папочка и мамочка.
— А как же ты говоришь?
— Просто: папа, мама.
— Ну что ж, все великое — просто. Лишь бы ты их любил по-прежнему.
— Любил! — горестно вздыхает Борис и отворачивается к окну, у которого мы стоим в коридоре. — Знаете, кто виноват? Мама. Я ей всегда все рассказывал и про то рассказал, как, помните, мы туалет убирали. А она все выдала папе. Разве это честно?