Рядом была служебная записка Витте касающаяся предотвращения возможных несчастий…
«Система движения императорских поездов должна стремиться не нарушать всех тех порядков и правил, которые обыкновенно действуют на дорогах».
Вчера Георгий имел с этим умным и въедливым железнодорожникам не очень долгую но насыщенную беседу — Кони счел нужным вызвать его в Петербург.
— Что вы все таки думаете о причинах столь ужасной аварии? — спросил он после обсуждения деятельности комиссии.
— Ваше Высочество, — почтительно склонив голову произнес Витте. Я не полицейский а железнодорожный служащий… И мне как железнодорожнику было бы проще всего настаивать на том что имела место трагическая случайность…Так говорят господа Кронеберг и Таубе… Или господа из правления дороги. Это диктует если угодно честь мундира, но…
— Подождите… эта случайность могла произойти ТОЛЬКО на этой дороге? — оборвал его Георгий.
— Ваше высочество, — понимающе кивнул Витте — если бы это было так хитро подстроено… но — увы! Мой ответ: везде на этой дороге.
Я не только железнодорожник — я все-таки заканчивал математический факультет… — Сергей Юльевич улыбнулся с легкой печалью. — И как математик я не могу быть неточным — и я скажу что этого бы не случилось если бы не было долголетнего грубого нарушения правил железнодорожных перевозок по всей дороге без исключения. Как говорит старая русская пословица: «С Божьей стихией и царям не совладать». То же касается и современной техники — резюмировал Витте. Это не прежние времена и надеяться на «авось» да «небось» как предки невозможно. Ибо у предков было от силы три лошадиных силы — а в самом маленьком паровозе — четыре сотни коней… Увы — бардак и разгильдяйство в железнодорожном хозяйстве империи вообще и в части эксплуатации царского поезда в частности сделали это все возможным…
…Тем временем — когда впервые всплыл вопрос о вине высших чинов — атмосфера вокруг этого дела стала меняться.
Хотя Посьет через месяц после трагического крушения под Борками был смещен с министерского поста, но почти сразу назначен в Государственный совет с приличной пенсией. Его супруга только и делала что рассказывала в великосветских петербургских салонах, сколь сильно он удручен происшедшим.
В салонах Посьета жалели. Все сходились во мнении, что бесчеловечно было бы публично объявить его виновным. А в харьковских гостиных очень сочувствовали членам железнодорожного правления злополучной дороги — некоторые из них были очень видными фигурами в местном обществе, у них были такие очаровательные жены…
Зато про Кони стали говорить, что он социалист, «красный», «возбуждает рабочий вопрос» и чуть ли не бывший член недоброй памяти «Народной воли». Даже доносы такого рода на него писали.
Как же все быстро забыли, что вообще-то речь шла о царской семье и гибели монарха!
Всплыли и другие подробности — касающиеся уже и самой дороги… И вот когда начали разбираться с этими вопросами — то вскрылось такое что удивился даже старый судейский чин Кони…
Строили Курско-Харьковско-Азовскую дорогу по концессии. Принадлежала она акционерам и была сдана в эксплуатацию раньше запланированных сроков… Но еще в конце 1870-х годов вокруг нее было столько злоупотреблений, что ее инспектировало несколько правительственных комиссий — и от Министерства Путей сообщения, и от Министерства финансов, и от Министерства государственных имуществ. Они судили-рядили и в итоге порекомендовали правительству выкупить дорогу в казну на условиях рассрочки.
Три с лишним года назад — в 1885 году изучить ситуацию на месте был прислан правительственный инспектор — упомянутый Кронеберг. Поначалу он попытался было бороться со злоупотреблениями, но его усилия никто не поддержал и в итоге он махнул рукой.
Как отметил Кони, не преминувший взять его в оборот, чиновник был подавлен, отвечал невпопад. Но обер-прокурору удалось его разговорить… И пока регент читал допросные листы он в ярости изломал не один карандаш.
Кронеберг: Все последнее время я ходил к ним на заседания с револьвером.
Кони: К кому?
Кронеберг: В правление дороги. Мне открыто грозили расправой.
Кони: Не понимаю! Кто Вам грозил? За что?