Глава 3
Снова и снова буду возвращаться к этому дню и сохраню записную книжку, в которую заносила все детали. Там останутся наспех сделанные наброски, чертежи моих перемещений, страница за страницей, на которых пыталась вернуться в прошлое. Будто память — вещь надежная, события не стираются из нее так же быстро и безвозвратно, словно карандашные строчки в блокноте под ластиком. Скажу себе, что где-то там, погребенный в замысловатых катакомбах моего сознания, есть ключ к разгадке — нечто крошечное и затерянное. То, что приведет к Эмме.
Все захотят узнать, в какую именно секунду я поняла, что девочка пропала. Все захотят узнать, не видела ли на пляже кого-нибудь подозрительного, не слышала ли чего-нибудь до или после того, как малышка исчезла. Все — полиция, репортеры, Джейк — станут опять задавать одни и те же вопросы и с надеждой заглядывать мне в глаза, как будто от этого что-то вспомню и простым усилием воли сложится головоломка, в которой недостает фрагментов.
Вот что скажу им, вот что знаю наверняка: мы гуляли по пляжу с Эммой, было холодно, лежал густой туман. Она выпустила мою руку и побежала вперед. Я остановилась, чтобы сфотографировать мертвого тюленя, потом отвернулась в сторону шоссе, а когда посмотрела вперед, кроха пропала.
Единственный человек, которому расскажу всю историю целиком, — моя сестра Аннабель. Только она поймет, как можно потратить десять секунд на краба и пять — на похоронную процессию. Только она поймет, отчего мне так хотелось, чтобы Эмма увидела мертвого тюленя; в ту секунду, когда она исчезла, я строила планы, как бы завоевать ее маленькое сердце. При разговоре с остальными буду тщательно подбирать слова, отделяя важные детали от ничего не значащих подробностей. Они услышат похожую версию, но другую: мы с девочкой гуляли по пляжу. Я отвернулась на несколько секунд, а когда посмотрела вперед, девочка исчезла.
Это похоже на серию фотографий. Вот стою в самом центре лабиринта, не в силах разглядеть, какие дорожки заканчиваются тупиком, а какая, единственная из всех, ведет к потерянному ребенку. Знаю, что должна полагаться на собственную память, которая непременно выручит, знаю, что у меня только один шанс.
История, которую расскажу, определит направление поисков. Если я ошибусь, в финале неизбежно произойдет крушение надежд; если нет — подсказка выведет полицию к ребенку. Нужно ли говорить о почтальоне на парковке, о мотоцикле, о человеке в оранжевом «шевроле», о желтом «фольксвагене»? Или же тюлень, катафалк, бетонная стена и волны куда важнее? Как отделить значительное от незначительного? Один промах, одна ошибка в отборе деталей — и все рассыплется.
Глава 4
Площадь круга равняется пи-эр квадрат.
Время — континуум, который тянется вперед и назад до бесконечности. Это помню еще со времен ученичества.
В девятом классе школы наш учитель, мистер Томас Суэйз, неизменно бодрый и довольно подозрительный тип, по слухам, защитивший докторскую степень каким-то чудом, нарисовал мелком на доске огромный круг. По внешней его стороне и на прямой линии, проведенной из центра, он написал несколько цифр и формул. Его бицепсы так и играли под рукавами белой футболки. «Радиус, диаметр, окружность», — отчеканил он, и великолепно поставленный голос проник в мои сладкие отроческие грезы. Мистер Суэйз обернулся к классу и, глядя прямо на меня, покатал между ладонями ослепительно белый мелок.
Сквозь длинную вереницу окон в комнату лился солнечный свет, воспламеняя медно-рыжие волосы сидевшей впереди девочки; от нее пахло жевательной резинкой. Моя рука лежала на крышке парты прямо в солнечной лужице; на большом пальце запеклась капелька крови — я обкусала ноготь до мяса. В голове ровным фоном стоял сводящий с ума гул. Мистер Суэйз отвернулся к доске. В заднем кармане его синих джинсов лежало что-то круглое.
— А самое главное — это площадь, — изрек он.
Мои колени сами собой раздвинулись, и по бедрам на пластмассовое сиденье щекотливо скатились капельки пота.
За несколько лет до этого, еще в третьем классе, миссис Монк, передвигая стрелки огромных картонных часов, объясняла, что такое время. Секунды подобны песчинкам, упрощала она, минуты — камушкам, а часы — это кирпичи, из которых состоит прошедшее, настоящее и будущее. Она говорила о днях, годах, десятилетиях и веках, о грядущем тысячелетии, которое все мы встретим взрослыми. Потом широко развела большие руки и прошептала: «Эпоха». В маленьком классе, где кондиционер отчаянно боролся с апрельской жарой, миссис Монк, «Учитель года-1977», наставляла нас, улыбалась и неимоверно потела.