Борис в нашей компании самый молодой. Он частенько вспоминает годы службы в армии. Она ему многое дала: закалила, приучила к коллективизму. Все это сейчас, несомненно, пригодилось ему. Борис очень привязан к своей семье. Часто вспоминает своих близких — жену, мать. Тоскует по маленькой дочурке Светлане. И изредка с грустью спрашивает нас:
— Ребята, как вы думаете, узнает ли она меня после возвращения? Когда уходил, она была еще такая кроха, всего 5 месяцев.
Если в первые дни каждый много рассказывал о себе, о своей семье, то теперь все стараемся держаться нейтральных тем. Не говорим о себе и о своих близких, чтобы не расстраиваться, не расслабляться. Иногда возникают жаркие дискуссии по различным житейским вопросам. Видимо, сказывается изоляция: хочется поговорить просто так.
Мы находимся под «обстрелом» трех телекамер, с помощью которых наблюдают за нами с командного пункта, видят каждый наш шаг. У нас, к сожалению, нет видеоканала, а так хотелось бы знать, чьи глаза смотрят на нас. Мы испытываем неловкость, когда по едва заметному движению телекамер определяем, что за нами ведется наблюдение.
Настала моя очередь занять верхнее спальное место, верхнюю полку. Она почти ничем не отличается от тех, какими пользуются пассажиры в плацкартных вагонах поездов, только немного уже. Нижнее место покидаю с сожалением: привык к нему, спать там прохладнее и меньше ощущается вибрация.
Сегодня «кровавый день». Перед завтраком Герман начинает забор крови из вены. Первый — Борис. Я помогаю Герману. Вот Борис ложится на полку, закатав рукав рубашки выше локтя. Герман кладет ему под руку стерильное полотенце. Я помогаю перехватить руку Бориса жгутом. Борис методично сжимает в руке кусок каучука, вены на руке вздуваются. Герман берет из стерилизатора иглу и нащупывает вену. Прокол. Мимо. Кровь не поступает из отверстия в игле. Второй прокол более удачный, и я едва успеваю подставлять пробирки. Внезапно кровотечение прекращается, а часть пробирок еще пуста. Борис слегка морщится и молча подставляет вторую руку. Герман вводит в вену иглу. Порядок!
— Теперь твоя очередь, — говорит мне Герман.
Занимаю место Бориса. Чувствую боль. Кровь совсем не идет. Герман массирует мне руку. Неудача? Да, так и есть. Проколол вену насквозь. Еще прокол — теперь на другой руке. На этот раз удачнее. Борис подставляет пробирки. Почему так долго? Мне кажется, что кровь стекает мимо пробирки.
Теперь нужно взять кровь у Германа. Вызываюсь я. С Командного пункта, откуда ведется наблюдение, старший врач дает разрешение. Герман ложится и подставляет руку. У него хорошие большие вены. Я слегка прижимаю кожу на руке и, проткнув ее, стараюсь ввести иглу в вену. Герман морщится, смотрит на свою руку. Не получилось! Эх, зачем, он только смотрел на руку?
— Давай еще, — говорит Герман. Но мне его жалко, и я отхожу в сторону. Борис с забинтованными руками подходит к нему. — Попробуй ты, Борис, — просит Герман и протягивает ему другую руку, перетянутую жгутом. Я вижу только энергичное движение иглой. Герман морщится. Игла под кожей, но крови нет. Опять неудача! Герман просит Бориса сделать еще одну попытку, но с Командного пункта поступает распоряжение забор крови прекратить.
Мы помогаем Герману забинтовать руки, теперь у всех по две одинаковые повязки на руках. Герман расстроен, мы с Борисом огорчены не меньше. Пробирки с кровью переправляем наружу через чистый шлюз. Первый «кровавый день» позади.
На Командном пункте понимают наше состояние: слышим звуки бодрящей музыки, которую нам транслируют. Мы догадываемся, что нас стараются поддержать. Теперь можно завтракать: на сегодня мы освобождены от физических нагрузок.
Большой цикл медицинских исследований закончился «обменными днями», в течение которых суточный рацион каждого из нас был поделен на три равные части, а все отходы жизнедеятельности собирались и передавались наружу через специальный маленький шлюз — небольшую камеру в несколько десятков кубических сантиметров, позволяющую осуществлять передачу различных анализов без утечки атмосферы гермообъекта. У нас таких шлюзов два: «чистый» — для анализов крови, и «грязный» — для прочих нужд. Они почти одинаковы по объему.
Для всех нас первые совместно прожитые здесь дни — очень трудный период, период сживания и «притирания» друг к другу, период привыкания к нелегкой жизни в ограниченном пространстве.