— Не знаешь, кто это? — спросил я у Германа.
— Это журналистка Виолетта Городинская, автор нескольких публикаций об испытателях. Между прочим, среди праздничных поздравлений было поздравление и от нее.
Скоро ее голос мягкого тембра я научился легко узнавать. Мы вообще стали специалистами по звукам и, казалось, могли по голосу охарактеризовать человека. «Молодая, слегка кокетливая, наверное, симпатичная», — отметил я про себя, когда она разговаривала с Германом.
— Вы о нас, конечно, напишете не меньше, чем о других испытателях? — шутливо спросил Герман.
Виолетта засмеялась и ответила ему тоже какой-то шуткой. А спустя несколько дней, во время своего дежурства я впервые поговорил с ней и… загрустил. «Неужели это весна все натворила? — подумал я. — Но мы же здесь совсем ее не чувствуем!»
Однажды, случайно подойдя к иллюминатору, я заметил в шторке щель, через которую был виден пластик пола. В этот момент какая-то девушка подошла и закрыла шторку. Неужели это была она? Почти такая, какой я и представлял ее себе. С этого дня я потерял покой, напрочь утратил былое душевное равновесие. «Ты что, спятил? — зло издевался я над самим собой по ночам. — Ко всем прочим переживаниям добавить еще эти! Сам себе усложнил жизнь, сделал ее еще труднее. Бывало, когда ребята вспоминали жен, ты всегда чувствовал свое преимущество. Они раздваивались, а ты нет. Тебе было легче. А теперь?.. Может быть, написать ей письмо и при шлюзовании незаметно переправить? А ответит ли она? По письму многое можно узнать о человеке, и уж во всяком случае больше, чем по его внешности. Напишу-ка ей, может, ответит».
Дневник — мой верный молчаливый друг — был забыт в эти дни: я писал письмо Виолетте. Писал и рвал написанное, писал и рвал.
Разные мысли приходили в голову. Почему вошла в мое сердце именно она, а не другая? А вдруг она замужем? Как в этом случае поступить? Если написать письмо, то с чего начать? Ворох мыслей вертелся в голове. Мне казалось, что Герман слишком внимателен к Виолетте, да и Борис не упускает случая лишний раз поговорить с ней. Что, у меня разыгрывается больное воображение?
Здесь, в изоляции, мы очень ревниво относимся к каждому вызову снаружи, к каждому разговору. Видимо, сказывается «информационный голод», и поэтому любой голос снаружи — это прежде всего информация, Поэтому, наверное, каждый из нас так пристально следит за тем, о чем говорит другой, прислушивается к его разговору, и, видимо, поэтому мы не любим, когда он ведется по телефону, а не через микрофон по громкой связи, хоть громкая связь нам мешает, а «металлический» голос динамика, особенно по утрам, просто злит.
15 мая. Сегодня перешли на новую систему регенерации атмосферы. Теперь нет необходимости ставить новые пластины взамен отработанных, так как нет и самих пластин. Это сократило занятость дежурного по утрам — отпала необходимость проводить ежедневную перезарядку блоков регенерационных установок. Немножко больше стало свободного времени.
Свободное время! Я понял, что в наших условиях самым страшным является безделье. Тело и мозг обволакивает какое-то безразличие. Без труда здесь человек не может существовать так же, как без пищи и воздуха…
На днях Борис сказал, что «завязал нервы на узел», а сегодня вечером опять не смог сдержаться. И опять по пустяку. Герман несколько «перегрел» свои галеты на плите, и запах гари, который просочился в оранжерейный отсек в то время, когда Борис там разминался, вывел его из равновесия. Герман же, как всегда, успешно отразил «атаку», а затем сам перешел в словесное «наступление».
Такие «диспуты» хоть и неприятны, зато неплохо разряжают обстановку, ибо они, не являясь причиной разногласий, становятся поводом для разговора. Пользы от размолвок нет, а отношения после них всегда разряжаются, невысказанное перестает тяготить, нравственная атмосфера сразу смягчается, по крайней мере, внешне.
Чрезвычайно важно в наших условиях проявление хотя бы малейшего внимания друг к другу. Сегодня после обеда, когда мы с Борисом готовились на отдых, а Герман, как дежурный, был еще занят мытьем посуды, я, снимая свой спальный мешок, заодно достал мешок Германа и расстелил его. Герман был по-настоящему тронут таким вниманием и вскоре предложил мне свою помощь по оранжерее, что раньше было совершенно нереально.
20 мая. Миновали еще один рубеж — почти семь месяцев позади. Но еще пять впереди! Даже не верится, что время движется. Мне кажется, что мы находимся здесь целую вечность! Восприятие времени явно притупилось…