Первым делом осматриваю район около «линии Маннергейма», где осталась Мила. Никакой подозрительной активности вокруг НУПа не наблюдается. Вот и славно.
Избитые оборотни в погонах отогнали ментовский бобик к своей двухэтажной норе. Там он и стоит, печально таращась кругляшами фар. Стало быть, менты слово сдержали, и не в работе. На ближних подходах к дому тоже не видно ни подозрительных машин, ни незнакомых людей. Получается, если комитет по встрече и приготовлен, то хлеб-соль вручить собираются не на входе, а в одной из двух наших квартир. Или на лестнице.
Безнадежно пачкая футболку, переползаю на другой конец крыши. По пути искренне жалею, что живу не в девятиэтажке, где можно было бы пробежаться, пусть даже и на четвереньках, по чердаку, распугивая голубей и кошек, а не изображать из себя беременного удава…
Убедившись, что внимательных наблюдателей поблизости не проявилось, всем сердцем надеясь, что крыша подо мной не решит внезапно раскрошиться, осторожно перегибаюсь через край.
Ржавая пожарная лестница проходит мимо балкона Сербиных на расстоянии вытянутой руки. Я и вытягиваю. Ухватившись за перекладину, пробую пошатать. Вроде бы крепеж из стены вылетать не собирается. Лежа на животе, разворачиваюсь, свесив ноги в пустоту. Ступня нащупывает опору. Есть! Теперь вторую ногу…
Только уцепившись руками за ржавый металл понимаю, что все это время не дышал — перед глазами пошли оранжевые круги. Пару раз делаю глубокий вдох, чувствуя, как мокреют ладони. Никогда высоту не любил. Да уж, не быть тебе, Виктор Сергеевич, альпинистом. Даже промышленным, как старый приятель Макс…
Но кто говорил, что будет легко? Зажимаю страхи в кулак и двигаюсь дальше вниз. Добравшись до нужного балкона, осторожно втискиваюсь в глухой простенок. Фух. Справился. Вытерев потные руки о грязную футболку, прислушиваюсь.
Тут же выясняются две вещи. И одна из них — очень хорошая. Во-первых я не ошибся, и засада в квартире покойного штурмана есть. Во-вторых, те, что сидят на кухне у Сербиных — полнейшие кретины. Устроились за столом, курят, языками лениво чешут. Еще бы свет включили, и хоть завтра вручай премию Дарвина. Которую, как известно, присуждают за самую нелепую и глупую смерть…
Пациенты, судя по говору, не менты и не залетные головорезы, а уроженцы окрестных сел.
— Скильки мы тут ще будемо сракы видсижуваты? Темно вже! Може ця мала и не прийде.
Ага, стало быть, ждут они не меня, а девчонку. Странно…
— Та отож… — поддерживает нытье сосед. — Ще спасыби скажи, що той жовжих який був з нею, напывся, та спав. Хлопци казалы, що вин з десантуры, та й у сербив воював. Був бы тверезый, отрымалы бы повну сраку головняку, як Мыкола. Каже, що вин голый його так одметелыв, що куды там тим «Беркутам»…
— Та отож. Тверезого мы б його, мабуть, взагали бы не кончылы…
Не понял. Про кого это они говорят? Кого кончили? «З десантуры» и «воювавший», во всем городке я один. Местные всё больше в Десне [25]служили. Ну да ладно, скоро узнаем…
Балкон у Вити завален всяким хламом. Стараясь не нашуметь, провожу инвентаризацию. В руку попадает обрезок трубы. Хорошая, труба, чугуниевая [26]. Самое то для вдумчивой драки. Лишь бы стрелять не начали. Оружие, скорее всего, у них есть, но, судя по расслабону, ребята ждут маленькую беззащитную девочку, а не злого меня с подручным оружием.
Вообще странно все это. За всем бардаком явно стоит кто-то упертый и при деньгах, потому что без купюры, поселковые и с места не встанут, не говоря о ментах. А вот исполнители которых этот гений злодейства привлекает один другого дурнее. Дефицит кадров или времени? Загадка…
Тихонько толкаю балконную дверь. Она открывается с легким скрипом. Незаперто. Интересно, это нынешние гости решили вентиляцию улучшить или Витя воров не боялся? Впрочем, без разницы.
Осторожно, с пятки на носок, по-над стенкой, стараясь не скрипеть старыми деревянными полами… Хотя, засаде не до меня. Селюки по-прежнему жалуются на судьбу, сетуя по поводу бессмысленности ожидания.
— Добрый вечер!
По-голливудски как-то вышло, не удержался. Там актеры сначала красиво говорят, а лишь потом бьют. Но я поклонник корейской кинематографической школы, потому все делаю параллельно.
Первый, широкоплечий бугай в майке-алкоголичке — прямо близнец ночного гостя-амбала — после удара трубой валится башкой под умывальник, опрокинув мусорное ведро. Второй, вместо того, чтобы схватиться за наган, лежащий на обеденном столе, глупо таращится, после чего глупо произносит:
— Га?
Это единственное, что ему удается. Рука, которой он пытается закрыться от удара, оглушительно хрустит. Второй удар — по макушке. Третий — тычком в подбородок. Откормленная салом и самогоном туша падает, ломая табуретку. В падении солдат деревенской мафии умудряется зацепиться своими граблями за штору. Штора падает, укрывая поверженного врага погребальным несвежим саваном.
Быстро проверяю поле битвы. Первый жив, без сознания. Ноги второго мелко подрагивают. Но дрожь — смертная. Причем, похоже, я здесь ни при чем, как ни удивительно. Ну, почти ни при чем. Очень уж неудачно упал парнишка — головой да об угол, череп сломал. Были бы мозги — точно вытекли. А нехер в гости без спросу среди ночи ходить.
Так территорию я зачистил. Судя по общему уровню организации засады, надеюсь, к этим придуркам и проверяющий никакой не явится. Теперь — то, ради чего я сюда пришел.
Первым делом суюсь в маленькую кладовку, где, по словам Милы, у них хранится фонарик. Копеечный «китаец», как ни странно, работает. Нашелся он, правда, не на «второй, третьей полке», а прямо на полу, где в живописном беспорядке был вывален весь хранившийся в квартире инструмент.
Вся квартира после нашего ухода бездумно и неряшливо перерыта. Это не обыск, а примитивный варварский погром. Его явно проводили не худо-бедно опытные правоохранители, а свежеупокоенные сельские гоблины, искренне считающие, что нечто спрятанное проще всего найти, если перевернуть все верх дном. Вот оно, тлетворное действие тупых криминальных сериалов… Снова думаю, что задачи вероятного противника совершенно не увязываются с классом исполнителей.
Два клоуна квартиру перевернули и ничего не нашли. Но не стоит ровнять бабуинов с человеком. То есть, со мной. Наскоро проверяю стандартные места закладок. Ни в банках с крупой, ни в унитазном бачке нет ничего, кроме штатного содержимого. Под шкафами и кроватями тоже. Ковры сорвали и без меня. Впрочем, я и не надеялся на скорый успех.
Наш метод — включать голову! Внимательно осматриваю кладовку. Вроде бы ничего подозрительного. Опять же, вряд ли бы Сербин, надеясь, что пронесет маскировал свою прелесть по принципу листа в лесу. Это вам не Англия, плохо лежащее может собутыльник спереть. Нет, не то…
Кладовка изнутри обшита вагонкой. Вариант? А почему бы и нет, в самом деле? Найдя среди инструментов покойного летчика сапожный нож, поддеваю кончиком деревянный плинтус. А идет-то подозрительно легко! Подорвав со всех гвоздей, ставлю в сторону. Туда же перекочевывают рейки.
Есть? Есть! В самом углу притаились два свертка вощеной бумаги. Один побольше, второй поменьше. Осторожно разматываю. В первом — древняя магнитофонная кассета, в том, который побольше — три столь же старые фотокатушки. Вот значит как.
Снова запершись в ванной, осторожно вытягиваю шпулю, и рассматриваю на свету несколько кадров. Пленка слайдовая, цветная. Снимали явно в воздухе. На квадратике можно разобрать очертания здоровенного, явно военного самолета на фоне облаков. В самолетах я не разбираюсь, но опознавательные знаки — белые звезды в круге, перекрытом узким прямоугольником. ВВС США. Ох ты ж епть! Разворачиваю пленку до конца. Дела давно минувших дней. Эхо войны, блин.
Всё тот же американец в разных ракурсах. Насчет авиации времен Холодной Войны мои знания близки к отрицательным, но то, что это бомбардировщик — сомнений нет. В свое время за один факт использования на борту фотоаппарата Витя мог загреметь года на три минимум. Но сейчас?…