Стопка перекочевывает в огромный сейф с гравированной надписью «1895». Сейф этот базарные хозяева украли с сахарного завода еще до моего прихода. Представляю, как матерились мужики, когда тащили гробину! Скрипит, закрываясь, дореволюционная дверь. Хрустит замок. Люся отворачивается от сейфа и начинает стучать по клавиатуре. «Социализм есть учет!» У нас, конечно, дикий капитализм, но деньги все равно считать надо.
Дурацких вопросов в стиле дешевой пародии на «папашу Мюллера», как любит Гена-Примус, типа: «Точно все? Может, пара гривен где по карманам завалялась?» — Люся не задает. Она умнее хозяина. За полгода меня проверила много раз, и знает, что не копейничаю.
Покончив с бухгалтерией, гражданка начальница откидывается на спинку удобного кожаного кресла.
— Виктор! — командный голос, что поставлен в те легендарные времена, когда Люся возглавляла местный «Военторг», не предполагает малейший возможности возразить. — Сегодня из райцентра, из морга, привезут трех покойников. Они за нашим поселком числятся. Мэр лично просил, чтобы мы оказали помощь в захоронении. Сам знаешь, не маленький, что у городской администрации лимитов и на живых в обрез. Так что, находишь напарника и к четырем часам на кладбище, чтобы как штык!
Вот только насчет лимитов, Любовь Ивановна, это вы очень зря! Оно, конечно, не мое собачье дело, но особняк нашего мэра растет как на дрожжах. Бывший страховой агент, всенародно избранный в позапрошлом году на столь ответственный пост, решил выстроить себе «фазенду» в четыре этажа. Так что с лимитами у него все отлично. Совести нет, это да. Вот же сука такая, решил на покойниках сэкономить.
Хотя, чего это я? Доискался уже правды… Надо, что ли, больше всех? Нет, не надо!
— И чё мне будет за сверхурочные? — интересуюсь как бывалый шабашник. Хотя шабашник-ловчила из меня, честно сказать, что из дерьма пуля…
Люба вздыхает:
— Справишься до конца рабочего дня, зайдешь ко мне, получишь две по ноль семь. И не паленки с аэродрома, а настоящей. Сегодня не вернешься — жду утром. Пока тебя не будет, за порядком Арслан присмотрит. Вопросы?
Вопрос у меня есть. Точнее даже не вопрос, а предложение. Рационализаторское.
— Водку вперед! — говорю, стараясь, чтобы голос налился суровым металлом.
С металлом выходит плохо. Люба ухмыляется.
— Ну да. Тебе сейчас дать два пузыря, а потом собирай по частям. Нет уж. Как говорится: утром могилы — вечером водка. Можно и наоборот, но могилы все равно вперед.
— А с напарниками мне чем рассчитываться прикажешь, натурой?
При упоминании о натуре Любовь Иванна вскидывает глаза, в которых проглядывает червовый интерес. Баба в самом соку, почему бы и нет? Буду здесь жить как Потемкин при императрице Екатерине… Однако начальница тут же берет себя в руки.
— Одну авансом, вторую после работы, — отрезает она. Вот уж, у кого металл так металл…
Спорить и торговаться далее бесполезно. Принимаю аванс. Ты смотри, «Хортица»! Взбалтываю емкость и с удовольствием наблюдаю змейку из маленьких пузырьков — точно не палево! Засовываю бутылку в карман спортивных штанов. Смотрится похабно, но больше некуда — не в кульке же нести.
С гордо поднятой головой покидаю кабинет суровой директорши. Потусуюсь до обеда здесь на базаре, шаурмой у Додика закушу, а часикам трем двину к «Ласточке». Там алкашня постоянно трется. Кто на шабашку надеется, кто на халявное бухло. Вот там одного или двух и мобилизую на саперные работы. Не контролерское это дело, бомжам могилы копать!
6. Практика заговора
Новое здание штаб-квартиры ЦРУ было единственным небоскребом в окрестностях, так что с пятьдесят шестого этажа, который целиком занимал директор со своим бюрократическим аппаратом, небольшой, но густой лес за окном казался мягким покрывалом, небрежно наброшенным на пологие холмы. Чуть дальше, по ту сторону реки Потомак, до самого горизонта виднелись бесчисленные коттеджи с поблескивающими в утреннем солнце овалами и прямоугольниками непременных бассейнов. Солнце поднималось над землей, тихонько подкрадывалась полуденная жара, и автоматика в зале совещаний включила климат-контроль.
За круглым конференц-столом сидели двое. Ближе к окну, откинувшись на спинку массивного кресла, утвердился человек лет пятидесяти с грузноватым корпусом и добрым открытым взглядом. Мягкие кошачьи движения в сочетании с обширной комплекцией делали его неуловимо похожим на Джона Траволту. Собеседником «Джона» был невысокий, добродушный, чуть суетливый итало-американец с редкими зачесанными назад волосами. Он также походил на кинозвезду, только не на Траволту, а скорее на Денни де Вито. На самом деле, разумеется, ни тот, ни другой, не были актерами. «Траволта», хозяин кабинета, являлся директором ЦРУ, а его гость «де Вито» — советником Президента США по национальной безопасности.
Человеку, несведущему в американской паутине государственной власти, сложно оценить в полной мере суть должности советника президента. Это очень яркое проявление гибкости звездно-полосатой системы правления, где демократическая ширма выборных (или утвержденных выборными органами) должностей в случае необходимости способна за считанные часы трансформироваться в жесточайшую властную вертикаль, вплоть до прямой диктатуры. Советник назначается непосредственно президентом. Его кабинет находится в западном крыле Белого дома, неподалеку от овального офиса шефа, а полномочия определяются исключительно волей главы государства.
Официально его задача — «подавать советы по вопросам, касающимся национальной безопасности», на деле же, он руководит отдельным секретариатом, на который замкнуты все силовые структуры. Главы всесильных министерств и ведомств могут попасть на прием к президенту лишь после того, как на это дал согласие его советник. Также большинство текущих документов готовит аппарат советника, президент их только подписывает…
А вот директор ЦРУ — давно уже не та всесильная и политически значимая фигура, какой он был во времена Холодной войны. Подчиненный директору Национальной разведки США, которая, в свою очередь, замыкает на себя шестнадцать разных разведывательных организаций, он не имеет прав на прямой доклад в Белый дом. Потому утренний визит в штаб-квартиру ЦРУ советника президента, к тому же обставленный с максимальной секретностью, был в сложившейся системе далеко не ординарным событием.
— Насколько можно верить этой пьяной болтовне? — с мягкой, добродушной улыбкой осведомился советник.
— Мой аналитик утверждает, что все сказанное является правдой с высокой степенью вероятности, — хорошо поставленным голосом отозвался директор. — Действительно в августе восемьдесят седьмого русские производили соответствующие испытания и, по неуточненным данным, потеряли какой-то специальный заряд. Этот Сербин был штурманом самолета, который осуществлял сброс. Также некоторые технические подробности, которые штурман упомянул, свидетельствуют о том, что он видел бомбу вблизи. В обычной ситуации этого не могло произойти. Советы были помешаны на секретности, и экипаж не мог увидеть объект.
— Возможен ли повторный допрос этого… Сербина? — деловито уточнил советник, тщательно выговаривая русскую фамилию.
— К сожалению, нет. Он скоропостижно скончался. Агент, молодой идиот, передозировал соответствующие медикаменты, — директор чуть развел ладонями, выражая этим скупым жестом одновременно и печаль относительно гибели ценного информатора, и сожаление от того, что в его ведомстве нашелся столь непрофессиональный сотрудник.
— Кто еще владеет этой информацией? — тон советника был резковат, но собеседник предпочел этого не заметить.
— Фактически — еще шесть летчиков, которые принимали непосредственное участие, и те офицеры, которые их покрывали. Теоретически — случайные свидетели, а также родственники и друзья, с которыми они могли поделиться. Мы работаем над уточнением.
— При достаточно широком круге посвященных эта история до сих пор не всплыла, иначе тот пьяница не умер бы… э-э-э… своей смертью, — предположил советник и поинтересовался с ощутимой ноткой недоверия. — Как такое могло произойти?