— Виктор, что ты натворил?
— Да ничего я не творил, — отмахиваюсь от вопроса. — Любовь Иванна, должок за тобой. Жмуров закопал, как обговаривали, и на кладбище, и в мэрии подтвердят. Так что, давай бутылку.
— Ты уже за расчетом? Так быстро? — переспрашивает Люба, словно и не расслышав меня, — Понимаешь, тут такое дело… Мне Гена звонил только что. Приказал немедленно тебя увольнять.
В предвкушении алкоголя мой организм утратил возможность быстро соображать, поэтому, смысл прозвучавшего до меня не доходит.
— Ну так что? Дашь или нет? — не заметив двусмысленности вопроса, спрашиваю, нервно постукивая пальцами по столу.
— Дам, конечно. От тебя никуда не денешься…
Люба, думая о чем-то своем, тяжело вздыхает и, прокрутившись в кресле, достает из сейфа бутылку «Хортицы». Затем, порывшись среди дореволюционных полок, выкладывает на стол исписанный лист бумаги и начинает что-то черкать обломанной ручкой.
К чему какие-то бумаги?! Сейчас стакан нужен! Перехватив мой взгляд, что не хуже радара шарит по стеллажам, начальница, отлично знакомая с повадками своих подчиненных, снова вздыхает. На этот раз еще тяжелее. И, выдвинув мерзко заскрипевший ящик стола, достает немытый «гранчак».
Выдергиваю зубами дозатор, плескаю, и одним махом остаканиваюсь.
Проходит, наверное, с полминуты, пока мой взгляд кое-как фокусируется на придавленном бутылкой листке. Резкость наведена, читаю. Заявление на имя директора ООО «Васко» от некоего Верещагина Вы-Сы. Об увольнении с должности контролёра рынка по собственному желанию. Мною написанное и мною же подписанное. Только дата проставлена другим почерком. Которую Люба сейчас и добавила…
Пристально гляжу на директоршу. Она ерзает в кресле.
— Не понял…
— Что тут непонятного?! — ощутимо нервничает Люба. Одна моя половина бесится от несправедливости происходящего, а вот другая… Другая холодно и расчетливо фиксирует, что неправильно она нервничает как-то, нехорошо. Не могу сказать точно, в чем дело, но что-то здесь не то. Внутренне подбираюсь.
— Ты же сам, когда тебя на работу брали, два заявления писал, — возвещает тем временем базарная командирша. — Одно на прием, второе на увольнение. Так принято у нас. Ты же знаешь. А я человек подневольный, пойми правильно. Гена команду дал, я дату проставила…
— Так получается, что я больше тут не работаю? — бессмысленность вопроса на поверхности, но задаю его по инерции. Все же, до конца еще не включился.
— Получается так, — разводит руками Люба. Затем, снова катнувшись к сейфу, достает из огнеупорных бухгалтерских недр бланк расходного ордера. Заполняет. Сверху кладет несколько купюр, которые достает из собственного расшитого бисером портмоне. Сдвигает ко мне, словно выигрыш в карты. — Все, что могу для тебя сделать. Тут зарплата за месяц, и еще за две недели, как по КЗОТу положено.
Ну да, по КЗОТУ… Который хозяину Гене-Примусу что Новый завет для Свидетелей Иеговы… Поди свои кровные отдала.
— А из-за чего, не знаешь? — спрашиваю, ставя на ордере подпись. Вряд ли ей слили всю информацию, но даже маленький кусочек может оказаться очень полезным.
— Понятия не имею, — грустно протягивает Люба, вот ей-богу, с самой искренней грустью. — Клянусь, Виктор, мне это все как снег на голову буквально! Я вообще думала, если пить меньше станешь, в заместители тебя определить. Ко мне. — Добавляет она после небольшой паузы.
Взгляд «правой руки комэска» приобретает заметное мечтательное выражение, и скользит по моей фигуре, задерживаясь чуть ниже пояса. Мдя… А потемкинские деревни были так близко…
Я молча и сосредоточенно завинчиваю бутылку, засовываю ее в карман штанов. Извлеченный дозатор небрежно кидаю в стену, откуда он рикошетит точнехонько в мусорное ведро, и гордо покидаю кабинет. Врезать бы дверью на прощание, но смысла нет. Люба-то ни в чем не виновата.
После принятого лекарства голова работает как надо. Факты, что с похмела казались разрозненными и совершенно бессмысленными, начинают укладываться в достаточно стройную цепь. Даже скорее в четкую картину. И картина эта мне категорически не нравится. Потому как злорадный взгляд Котельникова, брошенный в спину, значит лишь одно — бывший чекист знал о моем будущем увольнении. И Милу он, значит, остановил не случайно. Мммать твою!..
Вылетаю на улицу. Вовремя.
Котельникова не видно. Но напротив того места, где я оставил их с Милой стоит, переместившись от ментовского офиса, патрульный УАЗик. И не просто стоит, а пытается завестись, приняв на борт нового пассажира. Если совсем уж точно — то пассажирку. Сквозь стекло вижу девчонку. Бобик чихает двигателем, но упорно не заводится.
Ах вы ж падлы, суки гребаные! И это последняя четкая яростная мысль, которую я додумываю. Дальше на рефлексах. Дергаю за ручку незаблокированной дверцы машины, из нее выпадает милицейский сержант. Написано же, не прислоняться! С размаху бью ногой в толстый бок и корчусь от боли — это напоминает о себе ночная драка с амбалом. Такими темпами скоро костыли понадобятся! Впрочем, сержант охает, закатывает глаза и вставать не собирается, всем видом показывая, что ему хватило.
— Аааа! — кричит над самым ухом Мила. А я вижу направленный мне в лицо ствол пистолета. ПМ — вещь на вид не страшная. Даже довольно симпатичная. До поры. Солнце светит в спину, и видны даже нарезы в стволе.
Снова верещит девчонка, ствол уходит чуть в сторону… А мне больше и не надо! Вбрасываю себя одним рывком в машину. Правой — руку с пистолетом на контроль. И со всей дури обрушиваю початую бутылку, на кепку второму. Ребро неподдельной «Хортицы» вступает в соприкосновение с хлипеньким милицейским сукном. Побеждает гордость отечественного алкопрома — второй мент откидывается на кресло. Потеряв вслед за совестью и сознание. А бутылка цела-целехонька, есть бог на свете, зуб даю!
Вылетаю из машины, беру за шкирку выпавшего сержанта, затаскиваю в салон. Предупреждаю, чтоб не дурил. Тот, глядя на недвижную тушку боевого товарища, сопротивляться и не пытается.
Залезаю к Миле на заднюю сидушку. Продолжаю действовать на навыках и рефлексах. Но теперь уже не спортивных, а оперских. Поднимаю с пола выпавший пистолет. Обшариваю ментовские карманы. Выкладываю между собой и Милой всю добычу. Как в том фильме — ксивы, бабки, два ствола. Пока что не дымящихся… К ним, до кучи, ключи от бобика.
Теперь можно и оглядеться. Обе личности мне знакомы. Поселковые ППС-ники на базаре бывают часто, а там мимо меня не пройдешь. Так что, дорогие мои Василь и Серега, будем с вами общаться как со старыми приятелями.
— Кто девчонку приказал взять? — спрашиваю, ткнув сержанта в затылок бутылочным горлышком. Тот вздрагивает, приняв его за ствол.
— Так хто? — отвечает нехотя, — Котьельныков подзвоныв.
— Не начальник ваш? Точно?
— Та ни! Котьол! Вин же нас так постийно пиднаймаэ, мы дивок типа як заарештовуем и йому до хаты веземо. От и зараз мене набрав, сказав щоб оцю забралы…
Похоже что мент не врет. Да и про Котельникова я подобное слышал, городишко-то маленький. Что он малолеток к себе до хаты затаскивает и пользует. Девки потом, естественно, молчат — в Русе с её провинциально-сельскими нравами для малолетки прослыть изнасилованной все равно что носить плакат «У меня СПИД!». Менты разбираться не будут, зато окружающие станут шарахаться, как от чумы… А «дядя Сережа», как говорили, кому денег потом дает, кого просто обедом накормит… Вот и молчат девчонки, как рыба об лед…
Ни хрена опять я не понимаю, чего Котельников, или кто там за ним стоит, от Милки хочет на самом деле. Но это уже потом. Проблемы решаем по мере их актуальности. А сейчас самая актуальная — два побитых мента. Но она, на мой взгляд, вполне разрешима.
— Ну шо, хлопцы! — говорю голосом сурового старшины. — Ксивы ваши со шпалерами я с собой заберу. — Да не ссыте, не навсегда. Будете вести себя разумно, завтра позвоню, скажу где их спрятал. Шум подымете — из органов вылетите. На базаре место контролера освободилось, так что один уж точно без работы не будет… Как поняли, братья, прием…