— Все-таки, Айвен, я не понимаю, к чему такая спешка, — в который раз поинтересовался он у Опоссума. — Неужели мы не могли дождаться утра?
— Это приказ из Ленгли, — спокойно, сдерживая раздражение, отвечал спутник. — Приказ, который передан вам через меня. Немедленное взятие образцов грунта и доставка его в посольство. Директор считает это задачей первостепенной важности, мистер Беркович.
— Ну, это понятно, — произнес Алан, для которого обращение «мистер Беркович» было не менее лестно, чем «ваша светлость». — Открою секрет. Вероятно, после повышения мою группу усилят еще тремя-четырьмя оперативниками кроме вас, Айвен. Ладно, давайте будем делать дело, и поскорее выбираться из этой чертовой дыры.
— Тогда, не могли бы вы лично указать мне то место, откуда именно взять образец? — в голосе Айвена ощущалась явная издевка, но Алан не придал ей значения. Ему было до ужаса интересно заглянуть в яму, а руки чесались настолько, что он готов был докопаться до бомбы безо всякого инструмента.
Алан подошел к краю ямы и наклонился над ней, чтобы в свете Луны разглядеть, что творится на дне. Его подчиненный при этом даже попытки не сделал, чтобы сдвинуться с места. Ну ничего, бездельник, не пройдет и недели, как я с тобой разберусь, подумал Беркович…
Опоссум настолько устал от бесконечного нытья Алана и постоянного «мне», «моя», «мое», что с радостью бы прикончил недомерка еще в машине. Путем отворачивания головы. Медленного и постепенного, чтобы успел глубоко прочувствовать степень своей нелепости. Или посадкой на кол, как тогда, в Ливане. Но это было непрофессионально, а потому недопустимо. Да и к тому же почему бы не дать парню выговориться? Напоследок. Как только они пришли на аэродром, мальчишка явно занервничал, будто что-то почуял. На два метра слышно, как у него, словно у загнанного зайца, сердце колотится.
Тут уж ничего личного, мистер Беркович. Приказ есть приказ, а приказы Опоссум привык выполнять по возможности дословно и точно. Фраза, произнесенная директором по каналу закрытой связи, слово в слово звучала так: «Убедись в том, что предмет на месте, после чего реши вопрос с мальчишкой, а затем и Аскинсом». При этом руководитель ЦРУ не уточнил, в какой последовательности исполнять его предписание, а потому, сообразуясь с реальной ситуацией, Опоссум планировал вначале убрать дурачка — «агента», затем не спеша и вдумчиво порыться на дне еще вчера обнаруженной ямы, и лишь потом устроить перформанс в стиле любимого им русского писателя Акунина.
В одном из его детективных романов убийство знаменитого генерала из политических соображений было замаскировано под «смерть на бабе». Такая кончина сделает Аскинса, уже запятнанного «зиппергейтом», окончательным лузером в глазах окружающих, а ее обстоятельства будут оберегаться от журналистов получше любой государственной тайны. Но это заботы дня завтрашнего. Сегодня же предстояло завершить то, что было тщательно подготовлено на протяжении двух предыдущих дней.
Айвен прибыл на аэродром утром, в сопровождении Берковича. Представился новым менеджером «Калибертона», желающим ознакомиться с «производством» на месте. Украинский подрядчик недружелюбно поскрипел, но в цех запустил, после чего быстро выяснилась причина холодного приема. Из десяти порезанных самолетов местные официально смогли отчитаться за цветной металл лишь по девяти. Судьба пропавших нескольких тонн титана терялась в лабиринтах подставных оффшорных компаний, так что у украинских коллег были определенные основания для беспокойства. Однако Опоссум получил все необходимые консультации и знал, как себя вести.
Успокоив местного директора тем, что его совершенно не интересует судьба металла, а исключительно состояние доставленного из Америки оборудования, он за несколько часов облазил все склады и цеха, и когда утомленные сопровождающие сбежали наконец на обед, заложил в стопку металлических листов, еще недавно бывших крыльями и обшивкой грозных «Медведей» портативный, но мощный термозаряд, принесенный в кейсе. В состав металла, из которого делали самолеты, в большом количестве входит магний. В сплаве с алюминием — страшная горючая смесь.
Теперь достаточно нажать на кнопку радиодетонатора, и чернеющий вдалеке второй по счету ангар вспыхнет исполинской зажигательной бомбой с пламенем в несколько тысяч градусов. В котором и предстоит «сгореть» бедолаге-сотруднику негосударственной организации «Американская лига социальных исследований» Алану Джефферсону Берковичу, чей портрет вскоре появится в «черном холле» штаб-квартиры ЦРУ, где стены увешаны фотографиями сотрудников, погибших при исполнении.
А чтобы ни у кого не возникло вопросов, какого Ктулху Беркович среди ночи оказался на складе, Опоссум так, чтобы его «случайно услышали» местные, несколько раз тихо произнес по-русски, обращаясь к невидимому, а на самом деле и не существующему собеседнику: «Факт недостачи на первый взгляд подтверждается. Но мы собираемся еще раз посетить склад негласно, ближайшей ночью. Будьте готовы открыть нам нужные помещения». Информация о том, что слишком въедливый мальчишка ночью пробрался на склад, а местные, чтобы упрятать свои махинации, совершили поджог, станет рабочей версией для обоих следствий. Официального, которое проведут местные власти, и негласного под эгидой ЦРУ. Версия станет объяснением произошедших событий, а дело будет закрыто за недостаточностью улик.
Опоссум, изучая документы, обратил внимание на то, что в пожаре погибнут последние части того самого самолета, который доставил в Русу злополучную бомбу. Что же, все возвращается на круги своя…
Ну что же, теперь, наконец, к делу. Опоссум долго размышлял над тем, где исполнить Берковича и куда укрыть тело. Привычка тщательно изучать место будущей операции — важнейшая составляющая оперативного профессионализма. Позапрошлую ночь Опоссум провел на летном поле и знал, что с наступлением темноты внешне безлюдный разоренный аэродром живет своей, достаточно напряженной жизнью. В капониры, где Советы прятали от взрывов бомб и снарядов свои самолеты, несколько раз за ночь ныряют машины, в которых сидят парочки, ищущие уединения. В цех подпольных бутлегеров возят спирт, а обратно — поддельную текилу и виски. По всей территории шныряют, как их здесь называют, «сталкеры» — охотники за ценным металлом и брошенным оборудованием. Русинский аэродром побогаче любой «зоны» будет, для многих — настоящий Клондайк…
Делая вид, что слушает монотонные, как мормонская проповедь, вопросы своего спутника, Опоссум внимательно огляделся по сторонам, кожей впитывая малейшее шевеление. Тихо. Можно работать. Решение положить мальчишку в яму, на дне которой спрятана бомба, было лишь на первый взгляд непродуманным. Если верить предварительным данным — длина контейнера около тридцати футов, так что места внизу будет достаточно. Тело не придется никуда относить, что резко уменьшает шансы на случайных свидетелей. Ну и в крайнем случае, если его найдут, то никому не придет в голову копать глубже, что на несколько дней станет дополнительным обеспечением безопасности…
Привычное ощущение оперативной кобуры под мышкой настраивало на рабочий лад. Главное, не забыть обыскать. Потом. У подобных идиотов всегда что-то вываливается из карманов. То расческа, то бумажник. А то и документы, удостоверяющие личность мелкого вонючего квартерона.
Странное дело, подумал Опоссум. Всего на четверть ниггер, а воняет, как от стаи нигерийцев. Или тут еще добавляется еврейская составляющая? В Питтсбурге, где он вырос, русские эмигранты добрососедски уживались с англосаксами, при этом, все они дружно ненавидели негров, латиносов и евреев…
Луна вышла из-за тучи и осветила поляну неживым, будто украденным у солнца, светом. У Опоссума была давняя привычка перед самым началом операции рассуждать на отвлеченные темы, это помогало резко сконцентрироваться в нужный момент. Как можно любить ночь и ненавидеть Луну? Но ворованный свет полезен — не надо пользоваться фонарем. Хоть тяжелый, надежный «Магалайт» и лежит в рюкзаке, лучше обойтись без него…