Когда к нам подкатывает "таблетка" - санитарный УАЗ-469, чуть ли не малярной кисточкой выкрашенный в серый цвет с кривоватыми красными крестами на битых бортах, мы уже минут двадцать валяемся на траве, подставив морды вечернему солнцу. Благо, оно уже передумало дурковать. Рядом темнеет внушительная яма, а выброшенная на кучу земля начинает подсыхать...
Пока мы зеваем и протираем глаза, из "таблетки" выбираются Пат и Паташон - щупленький водила и отожраный на спирте и витаминках санитар. Не обращая на нас ни малейшего внимания, они распахивают задние двери и выволакивают, уронив на примятую траву, три длинных пакета из толстого прозрачного полиэтилена.
- Кто тут главный хер в мире животных? - закончив выгрузку, решает нас заметить санитар.
- Ну? - отвечаю я, подойдя поближе.
- В получении распишись, - он протягивает раскрытый журнал, на сгибе которого лежит шариковая ручка с обгрызенным колпачком.
- Незабудко, Сербин, Вакула, - зачем-то читаю я вслух, перед тем как поставить свою закорючку. Фамилии ни о чем не говорят, а рассматривать лица покойников в поисках собутыльников или давних знакомых как-то не хочется.
Санитар забирает у меня журнал, сует подмышку. Труповозка, попердывая движком, укатывает в большой мир. А мы остаемся здесь...
- Ну что, орлы сизеносые! - стараясь придать голосу хоть немного жизнерадостности, обращаюсь к похоронной команде, - кладем на дно, пять минут лопатами помашем, и, как говорится на заслуженный отдых...
Орлы, отобразив на испитых харях сложную гамму чувств, подходят к телу, что оказалось ближе всего к могиле. Когда мы беремся за края пакета, над нами взлетает туча мух. И когда только слететься успели?
Тянем-потянем ...
- Стойте, стойте! Ну пожалуйста! - раздается со стороны центральной аллеи тонкий испуганный голосок.
Алкаши как по команде разжимают руки. Пакет падает их стороной на землю, а я ощутимо клюю носом, лишь потом догадавшись выпустить свой край. Совсем ты, Витек, мозги пропил, хуже черепахи соображаешь...
По дорожке, цепляясь за сорняки, протянувшие стебли, будто растяжки, бежит зареванная девчонка. Подскочив к пакетам, она заглядывает в едва различимые лица, скрытые мутным полиэтиленом и, отшатнувшись в сторону, начинает реветь навзрыд...
- Э, ты чего? - касаюсь ее плеча.
- Папа... - с трудом выдавливает она, сквозь душащие слезы, - Вчера в кафе с друзьями ушел... Не вернулся! Я и искала, звонила... Никто ничего, ни видел, не знает... А сегодня... - она шмыгнула носом, - А сегодня мне в милиции сказали, что его утром подобрали... и в район отвезли... Я, я.. в морг позвонила, там говорят - приезжайте, забирайте... Я туда, а они его увезли уже... А вы, вы, его уже чуть не похоронили...
Девчонка снова плачет...
Землекопы-шабашники стоят, ожидая команды вышестоящего руководства. То есть меня.
Ситуация, блин, хуже не придумаешь. Получается, вот это захлебывающееся слезами дите - дочь покойного армейца. И чего же ты, на полчаса позже не пришла-то, ебаный ты нахуй?! Если сейчас родственники и знакомые начнут подтягиваться, мы и до утра не разебемся! А за трупы я уже расписался... Не закопаем всех троих сегодня - крайним буду я. Нет, самого не закопают, загребутся пыль глотать. Но по головке Любовь Ивановна, которая Люся, точно не погладит за это.
Старательно корчу самое скорбно-сочувствующее лицо, на какое способен, и развожу руками:
- Ну а мы что сделать можем? Ты нас тоже пойми. Наше дело маленькое. Сказали - хороните, мы и хороним. Тут оставим - так по ушам получим, что мало не покажется.
Нет, как-то плохо получается... Не те слова, неправильные...
- Давай так, - пробую по-иному. Девчушка уже не плачет, а лишь смотрит на меня огромными глазами, - Ты сейчас реветь прекращаешь, бежишь к взрослым и им говоришь, чтобы они шли к мэру и получали разрешение на... - на всякий случай, сглатываю "эксгумацию", - на перезахоронение.
Девчонка замирает в нерешительности. Пользуясь моментом, киваю алкашам. Те понятливо ухватывают ближайший пакет.
- Не надо! - плакса подпрыгивает и визжит таким ультразвуком, что мои работнички испуганно отдергивают руки, будто их ощутимо долбануло током.
- Ну что еще? - меня вся эта ситуация начинает раздражать все сильнее и сильнее, - Я же тебе русским языком все объяснил. Мамку зови, или кого из родичей.
- Мама умерла, - ветеранская дочка поджимает губы и шмыгает носом, впрочем, судя по всему, реветь она больше не собирается. - И родных у меня тут нет никого. А из знакомых папиных никто трубку не брал.
- Ну а этот, совет ветеранов Вооруженных сил, или как их там? Они чего?