— Хорошо, что вы так считаете. — Хелен с силой заморгала, сдерживая слезы. — Пожалуйста, сядьте. Курите, если угодно. Может, все-таки не откажетесь от чая с печеньем? Или от рюмочки бренди?
— Разве что позже. А вот закурить я не прочь.
Дождавшись, когда Хелен сядет у камина, он занял соседнее кресло. Наверное, в нем любил отдыхать Стив Тамберли.
Между хозяйкой и гостем подрагивало синее пламя.
— За время службы в Патруле я несколько раз сталкивался с подобными случаями, — осторожно начал он. — И пришел к выводу, что в начале расследования надо как можно больше узнать о пропавшем. Приходится беседовать с теми, кто ему близок. Или ей. Вот почему я сюда приехал заблаговременно, надеясь, что мы успеем познакомиться. Вскоре к нам присоединится агент, побывавший на месте происшествия, и расскажет, что ему удалось узнать. Надеюсь, вы не будете против.
— О нет. — Глубоко вздохнув, она сказала: — Но попрошу мне кое-что объяснить. Я постоянно в этом путаюсь, даже когда думаю на темпоральном. Мой отец преподавал физику, и его стараниями я накрепко усвоила, что такое причинно-следственная связь. Стивен… попал в какую-то беду, и это случилось в Перу шестнадцатого века. Патруль либо спасет его, либо не спасет. Но вне зависимости от результата Патруль будет знать о случившемся все. В архив ляжет отчет. Почему вы не можете прямо сейчас пойти и прочесть его? Или забежать во времени вперед и спросить у себя будущего? Почему мы обязаны пройти через эту пытку?
Дело тут не в логике, которой эта женщина научилась у отца, подумал Эверард. Если бы не сильнейшее потрясение, Хелен не задала бы такого вопроса. Все-таки она обучалась в Академии Патруля, а та находится в олигоцене, то есть задолго до того, как началась история человечества, которое создало это учебное заведение.
Но у Эверарда и в мыслях не было осуждать миссис Тамберли. Напротив, ему глубоко импонировали ее смелость и хладнокровие. Если уж на то пошло, в своей деятельности она никогда не сталкивалась с парадоксами и опасностями изменчивого времени. Не имел с ними дела и муж, он ведь обычный наблюдатель, хоть и живущий под чужими именами. Не имел — до момента своего исчезновения.
— Вы же знаете, что это запрещено, — постарался смягчить тон Эверард. — Случайная петля может с легкостью превратиться в темпоральный вихрь. И если наша попытка окажется бесплодной, это будет самым меньшим из вероятных зол. Отчеты и воспоминания расскажут лишь о том, чего никогда не происходило. Подумайте, как то, что мы называем предзнанием, может сказаться на наших дальнейших действиях. Нет, свою работу патрульный должен выполнить от начала и до конца, при условии тщательнейшего соблюдения причинно-следственных связей. Только в этом случае его удачи или неудачи окажутся реальными. Потому что реальность — понятие условное. Это как рисунок волн на поверхности моря. Когда волны вероятности — волны фундаментального квантового хаоса — меняют свой ритм, моментально исчезают и рябь, и пена, и завихрения, трансформируясь в нечто иное. Еще в двадцатом веке об этом смутно догадывались физики. Но только с открытием путешествий во времени этот факт прочно врос в быт человечества. Проникнув в прошлое, вы его превращаете в свое настоящее. Ваша свобода воли никуда не девается, и вы не загоняете свои поступки в какие-то жесткие рамки, а потому неизбежно влияете на происходящее. Как правило, результаты этих воздействий незначительны. Пространственно-временной континуум можно сравнить с сетью, сплетенной из тугих резиновых лент; как только прекратится воздействие на сеть какой-либо внешней силы, моментально восстановится первоначальная конфигурация. Ведь на самом деле вы являетесь частью этого прошлого. Но то в обычных обстоятельствах. Человек, который путешествовал с Писарро и представлялся как брат Танаквил, существовал на самом деле. Это «всегда» было правдой, и тот факт, что он родился в другом столетии, гораздо позже, — всего лишь несущественная деталь. Мелкие анахронизмы погоды не делают. Если их и замечают, то все равно вскоре забывают. Останутся ли в ткани пространственно-временного континуума какие-то малозначительные напряжения после них — это, как говорится, вопрос сугубо философский. Однако некоторые поступки заканчиваются не так безобидно. Что, если найдется безумец, который проберется в пятый век и вооружит пулеметами Аттилу и его гуннов? Подобные деяния столь заметны, что защищать от них человечество не составляет труда. Но возможны куда более хитрые вмешательства. В тысяча девятьсот семнадцатом году большевистская революция была на грани краха, ее спасли только энергия и гений Ленина. Предположим, вы побываете в девятнадцатом веке и проведете совершенно незаметную, бескровную операцию — попросту не допустите, чтобы будущие родители Ленина познакомились друг с другом. По какому бы пути ни пошла Российская империя, она уж точно не станет Советским Союзом. И последствия вашего вмешательства будут сильнейшим образом сказываться на всей дальнейшей истории. Пока вы в прошлом, на вас они не повлияют, но, вернувшись в будущее, вы увидите совершенно другой мир — мир, в котором вы сами, возможно, даже не родились. Вы будете существовать, но только как следствие без причины, как порождение той анархии, на которой зиждется новый мир.