В течение первой недели единственным одеянием Натана Ли были узенькие очки для защиты глаз от радиации. Его посадили на жестокую диету: соки, водные растворы и антибиотики — пять дней. Он очень ослаб и лишь потом смог набраться сил. На вторую неделю стали выдавать бумажную одежду, ее сжигали дважды в день.
Натану Ли пришлось туго. Здесь людей как следует потрошили, но не до конца. Он отдал свое тело, но не рассудок. Стоило лишь попросить, и ему ввели бы внутривенно галлюциногены или успокоительное, как чистильщикам: для них уход от реальности был способом выжить в гибельное время.
Но Натан Ли боялся потерять то, чего почти не осталось, — самообладание и способность понимать происходящее. Он радовался, что здесь не было окон, стены металлические, а углы идеально прямые. Все устроено как надо. Он сразу же обратил на это внимание и как будто привык. Даже страшился окончания карантина, поскольку это будет означать возвращение в мир на его условиях.
Так продолжалось две недели. Двери их комнат были заперты снаружи, тела отравлены, а сами они изолированы, как серийные убийцы. Через встроенное в потолок переговорное устройство медики извинялись за каждое уготованное ему унижение и причиненную боль. Они благодарили Натана Ли за выкачанную им самим кровь и собственноручные инъекции химикатов и биоинженерных ядов, которые передавались через воздушный шлюз. Они ценили его за здравый смысл или, по крайней мере, за послушание. Через стены до его слуха долетали крики, и он понимал, что не все солдаты, пройдя эти ужасы, возвратились здоровыми.
В стену была встроена клавиатура компьютера, и у Натана Ли имелся доступ к электронным книгам, кинокартинам, видеоиграм, даже порнографическим фильмам. Но ничего из этого востребовано не было: он медитировал, стремясь очистить рассудок и эмоции. Когда всплески энергии охватывали его, он делал отжимания. Все остальное время лежал не шевелясь. И ощущал себя словно подвешенным в лучах света.
Как-то ночью врач завел с ним разговор через вмонтированное в стену акустическое устройство. Натана Ли он знал, но не назвал своего имени. Сообщил, что он персональный психиатр Натана Ли, хотя к тому и так приходил в дневное время врач этой специальности. Двойная опека, решил Натан Ли. Здесь наблюдают не только за физическим состоянием. Словно передача в формате «разговорное радио», звучал глубокой ночью мужской голос.
Он рассказывал Натану Ли о погоде, любимых книгах и многом другом. Спросил о Денвере и был поражен масштабами разорения.
— Вы семейный? — спросил Натан Ли.
— А почему вы спрашиваете?
— Вам следует увезти своих близких подальше. В горы или в пустыню, — сказал Натан Ли. — Немедля.
— Вот как? — удивился психиатр. — А как же день «Э»? День эвакуации?
То была охватившая всех идея спасения — отсидеться в соляном куполе.
— А дату уже объявили?
— Ненадолго отложили, — ответил психиатр. — Смягчающие обстоятельства.
— Что-то случилось?
— Экскаваторы вскрыли водяной карман. Никто не ожидал его в таком месте. Вода и соль — не очень хорошее сочетание. Теперь опасаются, что под угрозой едва ли не вся шахта. — Голос врача звучал чуть ли не оптимистично. — К тому же два самых нижних уровня подмыло. Сейчас откачивают воду, изо всех сил пытаясь спасти остальное.
— Люди, наверное, в панике.
— Никто не знает.
— Но вы же в курсе, — сказал Натан Ли.
— Секреты — моя работа.
— И что теперь?
— Наверное, ждать. Всегда есть «Серум-III». Серебряная пуля.
Еще один секрет.
— Я не понимаю, о чем вы, — сказал Натан Ли.
— Разве Миранда не говорила вам?
Натан Ли нахмурился. Кто этот человек?
— А при чем здесь Миранда?
— Она работает над этим уже три года. По сути, клонированная кровь. Сыворотка, заряженная антителами.
— Миранда нашла лекарство?
— Нет. Антитела работают только три года. На это указывает тройка в маркировке сыворотки. Так что эта пуля не совсем серебряная. Скорее медленное самоубийство. Чтобы выжить, надо заразиться. И все равно не спасешься. Беспощадный жнец лишь дает временную отсрочку.
— Значит, убежище затоплено и лекарства нет. Веселые у вас новости, — сказал Натан Ли.
— Мне не все равно, что нас ждет.
— Вы считаете, мы заслуживаем смерти?
— Мы столько всего принимаем как должное, — ответил психиатр. — Вопрос: заслуживаем ли мы право жить?