Пришел ноябрь. После прекращения в августе грузоперевозок горожане сильно пообносились: обшлага и воротники с каждым днем становились все более потертыми и засаленными. Магазинные полки пустели. Киоски европейского стиля торговали старыми номерами «Ньюсуика», «Обсервера» и «Сайнтифик америкэн» за 1990 годы. Букинистические магазины процветали.
Начался баскетбольный сезон. Каждую пятницу вечером на трибунах свободных мест не оставалось: две лос-аламосские средние школы сходились в яркой, порой чересчур энергичной борьбе. Город по-прежнему был залит светом благодаря собственной атомной электростанции. Уличные фонари и лампочки в подъездах на ночь не выключали.
Лос-Аламос словно плыл по воздуху.
Но как-то раз жители проснулись и узнали, что они в осаде.
За одну ночь группа в несколько сотен паломников вдоль Рио-Гранде стремительно разрослась до двадцати тысяч. Через день их стало тридцать тысяч. Жители Лос-Аламоса были повергнуты в ужас. У них на пороге стояли жертвы страшной чумы. Кавендиш любезно объявил, что это начало конца.
Странное дело: генералы не предпринимали ничего. Что еще более непонятно: такая сдержанность успокоила город. Вселила веру в их силу. Помня, что однажды пилигримов уже отгоняли, люди решили, что их толпа будет рассеяна и на этот раз. Теперь же, пока орда оставалась по ту сторону реки, ее не трогали.
Эти новые пилигримы тысячами тянулись по дну долины через винодельческий район, через старые деревни, где изображения святых все еще вырезали из сердцевины трехгранных тополей, а кладбища помнили времена испанского колониального владычества. Они шли из пустынь Техаса и Мексики, с юга — с горных лыжных курортов и заброшенных золотых шахт Колорадо и Юты, из убежищ, где люди укрывались от смерча, из ракетных шахт и железнодорожных туннелей. Где бы ни прятались — все выползли наружу. И потянулись к городу света.
Камеры дальнего обнаружения следили за ними круглосуточно. Успокоить тревогу жителей помог и тот факт, что лагерь скитальцев напоминал давнишние легендарные коммуны хиппи, вплоть до гитар, очередей за раздачей супа и агапэ[89].
Паломники не проявляли никакой склонности к насилию. Наоборот, сигнализировали о своем стремлении к миру. Они знали, что за ними наблюдают. У кого-то в Лос-Аламосе были родственники. Пилигримы показывали камерам таблички с именами людей, с цитатами из Библии, знаки «символ мира».
Рио-Гранде стала их Иорданом. Они устанавливали палатки на земле, оранжевой от яда времен Вьетнамской войны. И совсем не скрывали своих намерений надолго поселиться здесь, вдоль берегов реки. Паломники жаждали чуда, а не крови.
Это был лагерь зараженных чумой. Спутниковые снимки обнаружили заметное красное вздутие вдоль восточных берегов реки. Показания плазменных стержней, фиксирующих наличие газов разложения, зашкаливали. Рио вниз по течению будто раскалилась от вируса.
Ко Дню благодарения лагерь был уже две мили в длину и продолжал разрастаться. Военная разведка насчитала почти сто тысяч пришельцев. В следующую неделю это число удвоилось. Аэрофотосъемка, сделанная ночью, дала самую полную информацию. Отчетливо были видны огни свечей и костров, протянувшиеся назад от реки длинными толстыми венами, которые раздваивались, истончались, вновь расходились и становились капиллярами, а в отдалении — всего лишь точками света. То были последние паломники. Америка готовилась отпраздновать Рождество.
Шли дни, но пилигримы не просили ни о чем. Ночью долина становилась красной от огней. Паломники, прибывшие здоровыми, тотчас заражались. Но их это как будто мало заботило: в Лос-Аламосе восстал из мертвых Христос.
Миранда собрала срочное совещание с генералами и руководителями лабораторий.
— Надо было эвакуироваться, пока имелась такая возможность, — причитал один ученый.
— Еще не время, — отвечал генерал.
— Чего вы ждете? — требовательно вопрошал административный работник. — Через неделю их будет больше, чем нас.
— А через четыре — вчетверо больше, — вставил кто-то. — Как мы сможем работать, когда в долине начнется мор?
— Мы отслеживаем ситуацию, — ответил сразу всем генерал.
Военные сидели рядком: руки сложены, лица непроницаемы. Они были спокойны. А Натан Ли — растерян. Похоже, им было на все плевать.
89
Агапэ — античное понятие, обозначающее любовь к ближнему: деятельную, одаряющую любовь, без малейшей тени своекорыстия или привязанности к какому-либо качеству возлюбленного.