— В любую минуту они могут пойти на штурм города. А вам вроде как полагается защищать нас.
— Ситуация под контролем, — заявил генерал.
— Да их присутствие — само по себе очевидная и постоянная опасность, — возмутился кто-то.
Священник одной из местных церквей постучал пальцем по микрофону перед собой. Это был старый человек с облаком седых волос и бакенбардами шотландского горца. Он подался вперед и проговорил:
— Они — полевые лилии[90]…
Люди нетерпеливо ждали.
— Они терпят голод и жажду, — продолжил священник. — Христиане бедствуют. Им нужна помощь.
— Переносчики заразы! — выкрикнула какая-то женщина. — Они уже мертвы. И надо разогнать их, пока не поздно. Иначе как мы сможем эвакуироваться, если они блокируют шоссе?
Генералы напоминали сидящих в ряд Будд — ни малейшего признака волнения.
— Время придет, — подал голос один из них, — и мы заставим воды расступиться.
— Это вы о чем?
Генерал улыбнулся.
— Раз уж заговорили о Библии…
Других объяснений он не представил.
— Накормите их, — добивался своего священник. — У нас столько всего. Дайте им хлеб жизни[91].
— Чтоб привалило еще больше? — спросил кто-то.
— Они идут с миром, — ответил священник.
Он говорил как герой старого фильма «День, когда остановилась Земля».
— Может, и с миром, — сказала женщина. — Но так просто они не уйдут. Они забрались слишком далеко, и им нечего терять. Возвращаться некуда. Они заражают друг друга. Домой они не собираются. А перед глазами — вот он, Лос-Аламос.
— Проявите к ним милосердие, — мягко упорствовал священник, — и они поступят так же.
Его прервали выкриками:
— Преподобный, вы не в своем уме!
Вмешалась Миранда. Она обратилась к генералам:
— А что посоветуете вы?
Генералы накрыли руками микрофоны и заговорили между собой. Покивали головами. Наконец один из них взял слово:
— Лучше, когда они у нас на глазах, чем гадать, где прячутся. Пусть приходят. Хоть все. Пока они за рекой, мы в безопасности.
— Вы ничего не собираетесь предпринимать? — недовольно вопросил специалист по молекулярной физике. — Сбросьте на них пару бомб.
Собравшиеся неодобрительно загудели, услышав это предложение.
— Нет, я имею в виду — по краешку, — уточнил он, — с нашей стороны долины. Чтобы расшевелить их и вынудить отступить.
— Мы не станем их запугивать, — ответил генерал.
— Но надо же что-то делать!
— Приглядывать за ними и ждать. И кормить, — сказал генерал.
— Что?!
Священник прикрыл глаза, благодаря Всевышнего.
— Преподобный высказал разумную идею. Это сработает в нашу пользу, — заявил генерал. — Накормите их и дайте самое необходимое. Пусть пребывают в мире.
— Вы говорите как пацифисты из Санта-Фе, — сказал начальник лаборатории. — Любовь и милосердие. У нас под носом собирается целая армия. По камерам наблюдения я видел оружие, солдат-дезертиров. И с каждым днем они становятся все сильнее.
Генерал навалился на стол — его плечи вздернулись словно крылья.
— С каждым днем они все слабее, — парировал он. — Если посидят там еще немного — вымрут без посторонней помощи.
Обсудили и решили: милосердие станет их оружием.
И начали подкармливать своего врага.
32
КАЮЩИЕСЯ
Декабрь
Это было время года, когда девочки и мальчики превращались в Фей Драже и мышек. Большой театр давал в городе второе ежегодное представление «Щелкунчика». Остатки Денверского симфонического оркестра с трудом освоили Чайковского. Известный бродвейский продюсер, получивший здесь кров, бился со знаменитым голливудским продюсером за постановку, свет и кредит.
Появились венки из листьев вечнозеленых растений. Деревья в парке дали красные дугообразные ростки и побеги, напоминающие пенополистироловые леденцы в форме посоха. Вдоль тротуаров вытянулись тысячи фаролитос — утяжеленные песком бумажные пакеты с зажженной внутри свечой. Натан Ли никогда не думал, что в Лос-Аламосе осталось столько свечей. Как и детям в школе, Таре рассказали о Хануке и дрейдлах, Кванзаа, младенце Иисусе в яслях и о Санте. Разумеется, ее держали дома: застенчивая девочка была все еще подвержена тяжелым эмоциональным вспышкам. У капитана была коллекция старых пластинок: наслушавшись их, она вполголоса мурлыкала рождественские гимны из репертуара Перри Комо.