И с каждым днем наливалось ее тело. Округлялся живот. Груди пугали в зеркале — крепкие, упругие. Они сделались точь-в-точь как у обнаженной женщины на скульптуре работы Матисса, которую Миранда берегла вместе с другими сувенирами: золотым ожерельем матери; хранимой, как сокровище, морской ракушкой; фотографией бабочек-монархов; картой ее 16-й хромосомы.
Тара обожала движения ее чрева. Она прибегала каждый день. Жена капитана сказала, что будет девочка, и, пока мысль о маленькой сестричке не могла заменить Таре пропавшую лошадь, эти визиты помогали ребенку отвлечься. Увы, Аппалуса так и не вернулась.
Миранда больше не рисовала в воображении долину смерти. Здесь, на высоте, время для полевых цветов еще не пришло. Но первые экспедиции спускались много недель назад и докладывали, что на равнинах травы доходят до колен, и что дикий скот телится, и что реки коричневые от стоков. Их сообщения, переданные издалека по коротковолновой связи, напоминали о радио былых времен или трансляции с Марса: они были насыщены треском статических помех и каким-то космическим свистом, а под конец — тишиной. Прошло уже почти две недели с тех пор, как они слышали весточку «оттуда». Тем не менее Лос-Аламос мог наблюдать за продвижением исследователей через спутник. Три экспедиции достигли своих целей, повернули обратно и сейчас держали путь домой. Что-то они поведают?
Жизнерадостные и предприимчивые жители Лос-Аламоса вовсе не напоминали обреченных. Каждый из них был сейчас смертельно болен: все добровольно сделали прививку «Серума-III». Начался отсчет трехлетнего срока, по истечении которого, если не будет найдено лекарство, вирус их погубит. Но именно здесь и теплился источник их веры. С выжившими связались и стали понемногу приглашать их. Жатва началась. Ответ был близок. И они верили.
Сберечь эту веру оказалось непросто. На всем протяжении зимы в Лос-Аламос забредали «стеклянные» люди. Так их называла Тара. Некоторые были паломниками и сбившимися с пути странниками, привлеченными городскими огнями. Другую часть пришельцев составляли добравшиеся пешком бывшие соседи и коллеги. Они были пассажирами потерпевших крушение грузовиков печально знаменитого конвоя, то есть не теми выжившими, которых так ждал Лос-Аламос, а лишь новыми жертвами чумы. Не было нужды встречать их в «лунных» скафандрах и помещать в камеры лабораторий биозащиты. Обладая временным иммунитетом, Миранда и ее коллеги устроили хоспис по уходу за умирающими. Свободных коек в городе хватало с избытком.
Уход за инфицированными был страшной работой, но в какой-то мере искупительной и очищающей душу. Наблюдая, как сквозь прозрачную кожу пациентов становятся видны кости, как бьются сердца под ребрами, отслеживая последние вздохи, люди сознавали, что придет день и их закат будет таким же. К апрелю все беженцы умерли. На площадке для гольфа выросло кладбище: табличек с именами было немного — лишь у тех, кого помнили. Как бы там ни было, их уход свидетельствовал об окончании великого вымирания. А вскоре пять экспедиций были отправлены на разведку в Америку.
Дожидаясь возвращения изыскателей, жители Лос-Аламоса не сидели сложа руки. Столько всего надо было сделать: вести учет запасов, пересмотреть программы исследований, планировать эксперименты, следить за спутниками, передавать радиосигналы. Нести в мир слово. Даже менять перегоревшие лампочки было довольно хлопотно, но Миранда настаивала и на этом. Лос-Аламос должен был служить маяком, путеводной звездой. Таков был ее наказ. Каждую ночь огни города разгоняли тьму.
Но не вся тьма лежала за его пределами. На случай, если Кавендиш оставил после себя какую-то важную информацию, Миранда наведалась в его офис три месяца назад, когда была более мобильной. Она хотела проверить его наследие — все, что было сделано во время и после его господства, буквально заглянуть ему под черепную коробку.
— Мне не все с ним понятно, — сказала Миранда капитану, сопровождавшему ее. — Я уверена: он знал куда больше, чем мы.
Первое, на что обратили внимание, вскрыв его кабинет, — это запах. Кресло-каталка Кавендиша стояло обращенное к окну, из которого открывался роскошный вид гор Сангре-де-Кристо. Сидя все так же прямо, мятежный ученый сейчас напоминал оболочку высохшего насекомого. Стеклянные пипетки торчали из оптических катетеров в каждой глазнице. Очень хрупкие пипетки. Прокалывать глаза, наверное, пришлось с большой осторожностью. Прикончить его мог кто угодно.