Явил себя Чо Ойю, еще через тридцать миль показался Эверест, дымясь вершиной будто вулкан. Воспоминания Натана Ли об экспедиции с отцом были ясны и просты. Он рос веселым и беспечным мальчишкой, всеобщим любимчиком, полезным на горной тропе, простодушным и открытым, крепким, как як. Оказалось даже, что он сильнее своего отца, о чем они с удивлением узнали, и оба не были к этому готовы. Однажды в штормовой день в конце экспедиции они с отцом поднялись к Северной седловине, чтобы свернуть последнюю палатку. Высота была небольшой, но седловина обрывалась с обеих сторон и представляла собой отличное поле деятельности.
— Держи, — сказал отец и дал Натану Ли свой ледоруб.
Это был великий момент. Потом они спустились.
Натан Ли все дальше углублялся в горы. Небо было такой густой синевы, что казалось, вот-вот почернеет. Больше всего его донимали холодные ночи. В Катманду он украл палатку, но потом выбросил ее. И теперь мучился, замерзая. Он сворачивался калачиком в неглубоких ямах вдоль дороги или съеживался за обломками скал. Ветер, не отпуская, преследовал его. Сверху безжалостно сияли звезды.
Он набрел на дзонг, старую крепость, и укрылся в ее развалинах. Однажды ночью он нашел выбитую в твердой почве нишу для медитации. Множество монахов, сменяя друг друга, проводили месяцы, даже годы меж стен этой тесной норы в молитвах и посте. Углубление было едва ли больше гроба, и Натана Ли мучили ночные кошмары о тюрьме. В другой раз он заполз в пещеру и устроился спать на куче из сотен раскрошившихся глиняных табличек с изображениями Будды.
Как-то днем он остановился у дорожного знака с выцветшей надписью на китайском, ничего ему не говорившей. К железному столбу тибетские паломники привязали за один конец длинные узкие ленты с молитвенными флажками. На большинстве из них были изображения лошади. Среди чудовищ и богов Тибета лунгта, или ветряная лошадь, была важной фигурой: маленькая кобылка оживала в порывах ветра и взмывала к небесам, неся на спине молитвы. Натан Ли срезал один флажок, легкий, как перышко, и почти прозрачный: не просвечивали только контуры лошади. Его он положил между страниц книги для Грейс.
Полезный прежде ветер сделался противным и порывистым — его удары налетали со всех сторон. Шатаясь, как пьяный, Натан Ли преодолел несколько трудных миль. День за днем он боролся с ветром — тот наотмашь бил в лицо. Пыль набивалась в рот и нос. Мало-помалу песок ободрал до голого металла зеленую краску велосипеда.
К середине декабря он все еще не добрался до Лхасы. Укрывшись от ветра в разрушенном монастыре, он расправил изданную фирмой «Коллинз Бартоломью» карту Азии и прижал камнями края. Он наметил три варианта пути: один — вдоль по течению Янцзы к Южно-Китайскому морю, второй — смелый марш на Пекин, где, как он надеялся, американское посольство проявит к нему сочувствие. Последний, самый тоскливый — придерживаться безлюдных районов. Пересекая пустыню Гоби на север через Монголию и далее через Сибирь, он попытается достичь Берингова моря.
Разглядывание карты отнимало силы и расстраивало больше, чем ветер или холод. Оно открывало ему реальную картину. Даже добравшись до Лхасы, он едва ли продвинется по карте и на дюйм. Путь домой займет многие месяцы, а может, годы. Научившись великому терпению в тюрьме, Натан Ли ненавидел саму мысль о том, что придется терпеть еще долго.
В один прекрасный день грунтовка сменилась асфальтом. Но трансформация эта произошла не сразу. В слоях коричневого грунта вдруг стали образовываться проплешины, в которых, как застарелая память, проступал асфальт. Постепенно его пятна становились шире. Натан Ли положил велосипед. Он поднял глаза: шоссе убегало вдаль, огибая крутой бок горы. Он сдвинул на лоб темные очки и топнул ногой, смакуя твердость допотопного покрытия.