Их следующей остановкой, или паузой, был кабинет ПЦР. Полимеразная цепная реакция — метод разделения двойных нитей ДНК и искусственного создания двух спиралей из одной. Из двух — четыре спирали, из четырех — восемь, и так до бесконечности. Двенадцать машин размером с пинбольный автомат бесшумно трудились. Весь процесс был автоматизирован.
Натана Ли поразило сочетание самого простого и высоких технологий. Среди ПЦР-машин, компьютерных мониторов и «башен» электронных микроскопов лежали будничные предметы домашней утвари: тефлоновая лопаточка, миски из жаростойкого стекла, мерная чашка пекаря, штопор. Пожелтевшие комиксы «Дильберт» и «По ту сторону» украшали стены. Фотографии детей вперемешку с давними выпусками журналов «Нейчур» и «Внешний мир».
Миранда завела Натана Ли в лабораторию и показала ему распутанную нить ДНК, плавающую в мензурке.
— Один из ваших парней, — сказала она.
— Мощи?
Она кивнула, не отрывая взгляда от нитей.
— Вы не поверите, насколько пуст геном человека, — проговорила она. — Это просто унизительно. На генетическом уровне мы, по существу, те же черви и мухи.
Натан Ли пытался догадаться, имело ли что-то из услышанного отношение к нему.
— Вся разница — в системе управления интеллектом, — сказала она. — Принцип «Слепого часовщика»[56] — пробовать наудачу.
— Господь Бог? — спросил он.
— Случайность, — с жаром ответила Миранда.
Она показала ему, как можно накрутить нить вокруг стеклянной палочки — словно спагетти.
— А сейчас что происходит? — спросил он.
— С этим малышом? Мы пометим его красителем и поищем мутации и гены предрасположенности к заболеванию.
— Корфу?
— Память о нем, — терпеливо повторила она.
— И что тогда?
— Если подарит нам надежду — продолжим исследование по всем этапам.
— Каким этапам?
— Пойдемте, покажу.
Они натянули перчатки и маски, прежде чем войти в просторную, очень теплую влажную комнату, сумрачную от слабого света синих ночников.
— Мое потомство, — с нежностью проговорила она. — И ваше тоже.
Ее скулы синевато поблескивали.
Тут он обратил внимание на большие мешки, плавающие в сферических резервуарах. В каждом угадывались очертания человека, крупного и тяжелого. Здесь выращивают людей.
— Из мощей? — спросил он.
Рассудок Натана Ли пребывал в смятении. Они перешли в следующую комнату. В большом стеклянном бассейне плавали аквалангисты. Один из резервуаров опустился в воду. Пловцы вскрыли ножницами мешок с небрежной точностью мясников.
Из разреза выскользнул человек, длинные волосы и борода плавно извивались в воде, как длинные черные змеи горгоны Медузы. Ногти на пальцах рук и ног — бледные костные сферы. Натан Ли увидел, как мужчина открыл глаза. Моргнул. Развел в стороны руки — тело его было хилым, без мышечного тонуса. У него был мягкий живот евнуха и хилая шея. Затем пловцы убрали его из поля зрения.
— Он из предыдущей партии. Всего мы произвели на свет таких более полутора тысяч, выводили в основном самых перспективных. Трое ваших будут готовы не раньше чем через тринадцать недель.
Натан Ли был ошеломлен. Великая тайна этого места будто свернулась в кокон. Как это ни абсурдно, в его глазах стояли слезы.
— Неужели все выглядит так ужасно? — спросила Миранда.
Натан Ли не стал вытирать слез.
— Не знаю.
Он услышал — клон сделал свой первый вдох. Тринадцать недель назад эти легкие были частичкой кости или кожи, запертой в пробирке на сотни или тысячи лет. И вот он — живой человек!
Где-то вне поля зрения клон вдруг принялся радостно кричать и смеяться.
Натан Ли поднял голову.
— Они так иногда делают, — пояснила Миранда. — Возможно, они помнят, как умирали. Для них это загробная жизнь. Некоторые, выходя из резервуара, проявляют эмоции. Другие не слишком сильно радуются.
Натан Ли попытался мысленно сформулировать самые важные вопросы. Его интересовало многое. Научные эксперименты Миранды не давали ему покоя. Он воспринимал их как величайшее искушение.
— А что будет дальше с этим клоном?
— Опыты проводятся в другом отделе. — Миранда была заметно возбуждена. — В лабораториях Южного сектора.
Клон продолжал громко радоваться жизни. Он весело болтал. Язык был явно не английский. Натан Ли не разбирал ни одного слова, но инстинктивно уловил едва заметный гортанный ритм.
— А это не… — Он напряженно прислушался.