Рабочие по-прежнему глядели себе под ноги. Мне показалось, что мои слова прошли мимо их ушей, не произвели никакого впечатления. Решимость покинула меня, и я воскликнул:
— Выручайте меня!
Федор Иванович медленно поднял голову, сказал, взглянув на меня:
— А вы высшему начальству про все это заявите…
— Или в газету, — угрюмо поддержал его Кузьма. — Пропесочат, будь здоров. За такие дела по головке погладят.
Они больше не сказали ничего. Но я уже знал — они останутся.
Федор Иванович подтвердил мои мысли:
— Ладно, инженер, останемся. В тундре тебя не бросим, у нас на Севере так делать не положено. Только вот тебе наше слово: если на будущей неделе инструмента не будет, уйдем. Уйдем, Кузьма?
— Уйдем, — подтвердил второй.
— Обещаю, обещаю! — вырвалось у меня. Мне хотелось обнять их.
В эту минуту послышался автомобильный гудок. На дороге стоял «газик», крытый брезентом. Из машины медленно выбирался невысокий, полный человек. Очевидно, шофер посигналил для того, чтобы привлечь наше внимание.
— Вот и главный повар явился, — зло проговорил Федор Иванович, — завтраками будет кормить!
Я пошел навстречу приехавшему.
— Здорово. Я Фалалеев, — буркнул человек, тыча в меня рукой.
Когда я сообразил, что этим жестом Фалалеев протягивает руку, чтобы поздороваться, он уже опустил ее. Он будто и не заметил, что я не пожал ему руку. Ткнул и опустил — вот и все.
— Ну, как устроился? — все той же скороговоркой спросил Фалалеев. — Жалеешь небось, что в такую даль забрался?
Во мне поднималось озлобление против этого человека. Это он назвал меня щенком в разговоре по селектору. Это он заставил рабочих делать бессмысленную работу. И теперь тычет в меня рукой, будто я чурбан какой-то.
Я спросил, стараясь говорить как можно спокойнее:
— Скажите, пожалуйста, это вы распорядились начать проходку ломами?
Фалалеев мельком взглянул на меня.
— Допустим, я.
— Скажите, пожалуйста, с какой целью?
— Э-э, парень, молодо-зелено, — рассмеялся Фалалеев. — Ну, объясню, нетрудно. Рабочие есть? Есть. Занять их чем-то надо? Надо. Оборудования еще нет? Нет. Ясно?
— Неясно, — сказал я.
— Да чего ж тут неясного? — пожал плечами Фалалеев. — Рабочие есть?..
— Но, может быть, целесообразнее было бы привезти сюда бурильщиков, когда будет оборудование? — прервал его я.
— Э-э, товарищ инженер, — уже с явной иронией сказал Фалалеев, — такой синхронности в наших краях не случается. Это вам не столичное метро. Вы мне скажите: лучше будет, если оборудование придет, а кадров нет? А раз дали вам кадры — благодарите. Пока нет инструмента, пусть хоть камни с места на место перетаскивают.
— Я считаю такую установку возмутительной, — тихо проговорил я.
— Как? — неожиданно меняя прежний тон, взвизгнул Фалалеев. — Вы… вы… молокосос! Я приехал на Север, когда здесь людей на десятки считали… Я…
Что-то прорвалось во мне, я потерял над собой всякий контроль и заорал:
— Замолчите! Вы бездушный человек! Для вас люди — не люди, а кадры, вы хотели убить в них любовь к работе, с первых дней внушить отвращение к туннелю. Я поеду к директору комбината, к прокурору…
Задохнувшись, я замолчал. Мне вдруг стало нестерпимо стыдно за свой крик, точно я внезапно услышал его со стороны. Я был уверен, что Фалалеев сейчас же повернется, сядет в машину и уедет. Но, к моему удивлению, он этого не сделал. Он пробурчал довольно спокойно:
— С первого дня начнешь к прокурору бегать — когда же работать будешь?
Его спокойствие охладило меня. Я поспешно сказал, пытаясь хоть как-нибудь загладить свою мальчишескую выходку:
— Посудите сами, товарищ Фалалеев, разве это дело — проходку ломами вести? Ведь рабочие должны любить работу, а мы… а мы все равно что солдата с палкой против танка посылаем!
— Да хватит тебе меня агитировать! — добродушно-грубовато сказал Фалалеев. — Известно нам все это. Ты что ж, на готовое думал приехать? Предлагали же тебе на рудник пойти — сам отказался. Между прочим, еще один инженер к тебе на участок едет. Баба, не завидую… Ну, пойдем в контору разговаривать. Кстати, вот тебе телеграмма.