— Что ж, идемте, — на ходу ответил Василий Семенович. — Поможете. Все мои люди заняты…
Мы попали в ад кромешный. Ветер, несущий тысячи острейших игл, бил со всех сторон. Меня тотчас же сбило с ног. Василий Семенович пополз. Я полз за ним в темноте, преодолевая стену метели и ориентируясь на тонкую змейку света от фонаря, скользящую рядом с Василием Семеновичем по снегу. Хотел что-то крикнуть, но, едва раскрыл рот, ветер забил мне горло снегом. Я задыхался. Казалось, еще мгновение — ветер и снег достигнут такой силы, что обрушат, снесут с горы все, что хоть сколько-нибудь выдается над поверхностью. Но Василий Семенович все полз и полз вперед, выгребая руками снег, точно плыл в бушующем море. Лопату он сунул мне, а ящик не выпускал из своих рук. Свет фонаря погас, мы ползли теперь в абсолютной темноте.
Вдруг что-то черное пролетело в воздухе, задев меня по лицу. Через несколько минут Василий Семенович остановился. Фонарь снова зажегся. В узком пучке света была видна сплошная стена снега. Василий Семенович был без шапки, — очевидно, ее сорвало у него с головы.
— Ройте, ройте! — крикнул Василий Семенович, наклоняясь ко мае и касаясь моей щеки холодными, шершавыми губами.
Я стал рыть яму, не зная, для чего это делаю. Но у меня ничего не получалось. Рыть лежа я не умел, а привстать было невозможно.
Василий Семенович вырвал у меня лопату и стал копать сам. Он рыл яму так, как это, вероятно, делают солдаты, окапываясь под сильным огнем.
— Держите метелемер, унесет! — крикнул Василий Семенович.
Я понял, что он говорит о тяжелом ящике, который, громыхая, несколько раз перевернулся на снегу.
Вырыв яму, Василий Семенович сунул мне лопату, опустил в яму метелемер. Затем он сел на него, вытащил из-под плаща секундомер и направил на него свет фонаря. В тот момент, когда Василий Семенович приподнялся, чтобы достать секундомер, ветер с треском оторвал от ящика какую-то планку, и она мгновенно исчезла в темноте.
— Ах, черт! — выругался Василии Семенович, снял с руки перчатку и стал забивать ею образовавшееся в метелемере отверстие.
Не помню, как мы доползли обратно, не помню, как ввалились в коридор.
На Василия Семеновича было страшно смотреть. Волосы, брови превратились в оледеневший снег.
— Вам надо немедленно отогреться, — сказал я, едва шевеля окоченевшими губами.
Василий Семенович не обратил никакого внимания на мои слова. Он снял плащ, повесил его на гвоздь в коридоре, несколько секунд тер окоченевшие руки снегом, который сгребал со своей же головы, затем потащил свои метелемер в комнату. Уже на пороге он крикнул мне:
— Сразу к печке не подходите! Потанцуйте сначала в коридоре!
Метель бушевала всю ночь, и утро, и день…
Вечером я покинул станцию. Метель утихла. Снова установилась глубокая тишина.
Василий Семенович сказал, что ночью скорость ветра достигала шестидесяти метров в секунду. Ветер вырвал из креплений и отнес метра на два в сторону недавно выстроенный тамбур, прикрепленный к стенке дома железными скобами. Ураган грозил разрушить метеоустановки и вывести из строя все приборы, находящиеся на станции. Радист и метеоролог всю ночь вели борьбу с ураганом, крепили антенну, обматывали толстыми веревками будки с приборами и привязывали их к столбам.
Василий Семенович проводил меня до начала спуска. И пошел вниз, а он долго еще стоял на вершине и глядел мне вслед.
Я шел медленно, держась за канат, протянутый вдоль тропинки. Ночная метель расшатала железные брусья, на которых держался канат, теперь он местами провисал и стелился по снегу. Идти было трудно.
Но мне казалось, что идти трудно не потому, что тропинку занесло снегом, и не потому, что канат убегал из моих рук. Я нес большую тяжесть в себе самом.
Свист и завывание недавней метели все еще стояли в моих ушах, и на атом звуковом фоне отчетливо звучал голос Василия Семеновича, рассказывающего о майоре.
13
Я шел, а образ Крамова в военной форме, с майорскими погонами неотступно стоял передо мною. «Это был Крамов, Крамов, Крамов! — твердил я себе. — Василий Семенович попросту не захотел назвать его имени. Он знает, наверное знает, что Крамов здесь, внизу, под горой, и не хочет назвать его по имени, боится ссоры, боится обвинений в клевете. Как он сказал, Василий Семенович, про того человека? «Он не сделал ничего незаконного, он неподсуден…» Да, в этом причина.
Но как же так? Из-за этого человека погиб другой, смелый, хороший, он сломал жизнь девушки… и он неподсуден?
И он здесь, он продолжает свой путь, жестокий путь карьериста, он в почете, его ставят в пример…