Раздался паровозный гудок. Поезд приближался.
Хомяков схватил свой чемодан и побежал навстречу поезду. Через минуту он скрылся в вагоне.
18
Май — первый весенний месяц в наших местах. Зимние муссонные ветры сменяются летними, начинают таять снега. Но леденящие ветры еще не ослабляют своих набегов. Весна у нас робкая. Теплые дни внезапно сменяются холодными, и кажется, что уходящая зима еще может вернуться с полпути. К концу мая сходит снег у подножия гор. В горах он лежит еще не тронутый…
Зимой только одна птица оляпка и оставалась в этих краях. Странная, с дрозда величиной, черная, с белым брюшком и коротким, задорно поднятым хвостиком, на высоких, стройных ножках… Смешная такая. Ходит по грудам камней, не бегает, а именно ходит. Взберется на крупный гладкий камень, покивает головой и бежит дальше. Весной начинают появляться другие птицы, маленькие, чуть крупнее воробья, белые — пуночки. А в кустарнике, по нижним склонам гор, щебечут варакушки — северные соловьи…
И самое главное — солнце! Оно показалось не сразу. Сначала ярче пламенел горизонт в полуденные часы, потом стало показываться и солнце, но не надолго, на минуты. Потом все дольше, дольше…
Вот и пришла к нам весна.
Загрохотали горные речки, помчались стремительные потоки растаявшего снега, чуть заметно зазеленели деревья.
Я помню, однажды мы пошли со Светланой в горы. Все уже было кончено между нами. Мы присели на камни. Я показал Светлане ель своеобразной формы, растущую на склоне горы. Здесь она имела характерную узкую, почти цилиндрическую крону. А выше, на открытых для ветров склонах, ель выглядела уже иной. У нее была почти голая вершина, но ниже по стволу, почти у самой земли, образовалась крона, похожая на куполообразный шатер.
— Знаешь, как называется эта ель? — спросил я. — Ель в юбке. Ветры убили ее вершину, ствол совершенно голый, а внизу снежный покров охранял ветки от смертоносного ветра. По высоте этих «юбок» можно определить толщину выпадающего снега…
Светлана смотрела вверх, на ели. Они походили на флюгеры. На стороне ствола, обращенной к северу, как правило, не было ветвей. На южной же стороне сохранилась редкая, остроконечная растительность. Это и придавало дереву сходство с флюгером.
Но чем выше, тем обнаженнее становились деревья. Казалось, что они с трудом, из последних сил, взбираются к вершине. С каждым шагом все труднее приходится ели, ветры бьют, хлещут ее и в конце концов раздевают донага.
Ближе к вершине росла одинокая ель. Как она забралась туда? И ветры наказали ее за смелость, исхлестали, искривили ствол. Она не рассчитала сил, легкомысленно забралась в зону ветров, но выстоять уже не смогла. И теперь ель умирала…
— И спуститься не может, — задумчиво сказала Светлана.
— Человеку больше повезло, — ответил я, — он не только идет вперед, но может и отступить.
…Приближался момент сбойки, соединения западной и восточной штолен туннеля. Предстояло еще расширить туннель для прохождения поездов, смонтировать электрооборудование, сигнализацию, уложить железнодорожный путь.
Но в строительство туннеля сбойка всегда знаменует и символически, и по существу победу, покорение горы.
Близость этой победы ощущалась на нашем участке особенно радостно, потому что именно нам управление комбината предоставило право сбойки.
Вопрос о том, кому будет предоставлена честь обрушить последние метры породы, разделяющие штольни, волновал нас все последнее время.
Еще совсем недавно, месяца два-три назад, все были уверены, что сбойщиком будет западный участок.
Но изо дня в день, из недели в неделю наш коллектив начал обгонять западный по темпам проходки.
Западный выполнял нормы, мы перевыполняли их. Казалось, что на западном участке у людей иссякли силы, что они, достигнув предела, большего дать уже не к состоянии. Мы победили и получим право сбойки.
В доме приготовления к большому празднику чувствуются уже с утра.
На нашем участке деятельное, радостное и вместе с тем чуть тревожное ожидание овладело каждым из членов нашего маленького коллектива тотчас же, как стал известен приказ комбината.
Смена, которой приказ был прочитан в забое, под треск бурильных молотков, дала к концу работы высшую проходку. При выходе из штольни рабочих ждали корреспондент и фотограф комбинатской многотиражки.
На другой день на участок прибыли представители районной и областной газет. Директор комбината два раза в сутки приезжал на участок. Фалалеев не вылезал из штольни и похлопывал меня по плечу, точно между нами ничего не произошло. Маркшейдерская служба к концу каждой смены определяла расстояние, разделяющее оба участка.