— Булочки, гад, лопаешь? Греешься? — с ненавистью сказал Тарас. Не имея возможности сорвать зло на Сиротке, он вымещал свой гнев на этом подвернувшемся под руку представителе шоферского племени.— А того не чуешь, что экскаватор воду просит?
— А позвольте узнать, какое ваше телячье дело до автотранспорта? — хладнокровно осведомился барашек.— Или вы, извиняюсь, уже не бурильщик, а начальник автоинспекции?
Неделя широко повел плечами, как будто ему вдруг стало тесно. Смоленский крепко схватил Тараса за руки:
— Только без этого! Не горячись, Тарас. А ты, друг, отвечай толком. Мы проводим ночной рейд по участку. Почему сливаешь воду пекарне? Сюда лошадьми возят, в бочках.
— Послали, вот и сливаю,— невозмутимо сказал барашек, но булочку есть перестал и невольно привстал со скамьи.
— Покажи путевку! — потребовал Смоленский.
Шофер нарочито медленно полез в шапку, долго копался там в подкладке.
— Нету, выронил где-то...
— Кеша, ну что ты его слухаешь? Брешет он все, наглядно брешет! — волновался Тарас.
— И машина у меня неисправна,— подумав, сообщил шофер, оставляя без внимания новый выпад Недели.— Мотор глохнет. Не знаю, как до гаража дотяну. Спасибо, пекаря разрешили воду слить.
Один из пекарей прыснул. Другой, скрывая улыбку, отер рукавом потное лицо, зачерпнул ковшиком воды и начал жадно пить, роняя на пол крупные капли. В ковшике нежно зазвенели льдинки.
— А ну, пойдем к машине! — властно сказал Смоленский.
Шофер нехотя повиновался.
— Виктор, заведи мотор,— приоткрыв дверцу кабины, сказал Смоленский,— а то нам тут с Неделей хотят очки втереть: путевки нет, мотор глохнет...
Увидев Сиротку, кудрявый шофер сразу скис. Зато Виктор шумно обрадовался:
— Привет, Юра! Моторчик сдох? Ай-я-яй, какая жалость! То-то я смотрю, ты до экскаваторов не дотянул. Ид-ка ручку, крутни разок, авось все же заведется... Ах, не надо, стартер берет? Чудненько,— ласково тараторил Сиротка.— Я и то думаю: не может быть, чтоб у такого выдающегося водителя стартер не работал... Ага, толково завелась, с полоборота! На малых чистенько работает, ничего не скажешь. А как обороты принимает? Ого, как зверь! Колечки недавно сменил? Вот и я чувствую. И резина у тебя новехонькая, протектор на шинах цел. Нет, знаешь, Юра, на таком инструменте поработать можно. Газануть еще? Не надо? Ну, как хочешь, дело хозяйское. И давно тебя к пекарне прикрепили? — сочувственно осведомился Сиротка.
— Пошел к черту, Витька! — не выдержал посрамленный шофер.—Ты еще тут будешь насмешки надо мной строить! Вылезай из кабины, поеду к водокачке.
— Погоди, друг,— вмешался Смоленский, кладя руку на штурвал.— Запомни, что я тебе скажу. Адрес пекарни забудь, не отсиживайся в тепле. Работай честно. О сегодняшнем случае мы начальнику участка доложим, иначе нельзя, но попросим его Арсланидзе пока ничего не говорить. Будешь впредь обеспечивать экскаваторы водой — порядок. Так этот случай и умрет. Но если еще раз у пекарни поймаем — пощады не жди. Понял?
— Понял! — буркнул шофер.
— Кеша, разреши, я ему прическу поправлю,—умоляюще сказал Неделя.— Называется комсомолец. Темнота несознательная.
Шофер испуганно прыгнул в кабину.
Сиротка беззвучно трясся от смеха.
— Нельзя, Тарас. Что завтра Шатров скажет? Вместо комсомольского рейда побоище устроили. Езжай! — повелительно закончил Смоленский, захлопывая дверцу кабины.
Шофер не заставил себя просить. Машина грузно покатилась. Свет фар запрыгал по сугробам.
— А теперь, ребята, куда? На шахту? — спросил комсорг.— Двинулись.
4
— Ну, давай, давай выкладывай, какие у тебя там дела,— небрежно сказал Крутов. Он сидел в массивном кресле. Широкий письменный стол отделял начальника прииска от Шатрова. На столе лежала сводка о работе
прииска за вчерашний день. Игнат Петрович просматривал ее, делая пометки красным карандашом.— Ты не .гляди, что я сводку листаю, я все слышу,—добавил Крутов, не поднимая головы.
Шатров промолчал. Он пришел в кабинет начальника прииска, чтобы поговорить о своих затруднениях, рассказать о памятной беседе с горняками в общежитии, их требованиях, и в ожидании, пока Крутов освободится, разглядывал его толстые волосатые пальцы, перебиравшие листки сводки. Ноготь на большом пальце правой руки Крутова был изуродован и покрыт желтым налетом никотина. Почему-то этот ноготь всецело овладел вниманием Алексея. «Где он повредил его?» Синие вены вздулись под сухой кожей больших рук. В кабинете сильно пахло застоявшимся табачным дымом и сыростью, несмотря на жарко топившуюся железную печку.