Вижу чудное приволье...
Он забыл половину слов, перевирал мотив, но что за беда? Здесь, под землей, рядом с ним никого нет. А если и был бы, так ничего не расслышал бы за грохотом молотка. Не выпуская его из рук, Тарас широко выводил:
Это русское раздолье, это русская земля!
Неделя не закончил песню и оборвал ее на полуслове. У него возникло ощущение, что за его спиной кто-то есть. Тарас обернулся и насупился: к забою подходил Галган.
В появлении начальника хозяйственной части на руднике не было ничего необычного. По долгу своей службы он бывал и ходил всюду. Но Тараса удивило, как Галган сумел добраться сюда. Нужна была немалая сноровка, чтобы подняться на такую высоту по растрелам — коротким бревнам, упертым в стенки вертикального ходка. Как видно, длинные руки Галгана обладали нужной силой и цепкостью.
Тарас выключил молоток, положил около себя. Стало тихо. Только сжатый воздух с легким шипением выходил из неплотного стыка. Галган вежливо поздоровался. Тарас промолчал. Словно не замечая его настроения, Галган закурил пахучую толстую папиросу, расспросил, как идет работа, достаточное ли давление воздуха, не нужно ли сменить молоток. Пришлось отвечать. Осмотрев забой, Галган подошел к краю гезенка и заглянул вниз.
— Что это? Откуда там огонь? — обернулся вдруг Тимофей Яковлевич с выражением изумления на лице.
Тарас тоже изумился. Он знал, что внизу гезенк не имеет никаких соединений. Когда-то давно его пробили сквозь всю толщу пород. На сотню с лишком метров этот гигантский колодец прорезал вертикально гнейсы и гранит, из которых состояла сопка Лысая. Предполагалось, что впоследствии от гезенка пойдут ответвления. Но позже схема ведения горных работ изменилась, и к гезенку не подошла ни одна штольня. В нем не могло быть ни людей, ни огня!
Заинтересованный, недоумевающий Тарас нагнулся над пропастью. В лицо ему дохнуло могильным холодом. А Галган отступил на шаг назад и изо всей силы толкнул бурильщика. Тарас взмахнул руками, весь выгнулся в отчаянной попытке удержаться на краю бездны, но сорвался и без крика рухнул вниз, во мрак, в вечное небытие. Вслед ему посыпались щебень и каменная пыль...
8
Разно складываются судьбы людей. У одного— прямая, простая дорога. Прохладные классы семилетки в родном районном городке. Изрезанная парта. Тихие пыльные улицы. Футбол. Душистые акации, свешивающие свои белые гроздья через палисадник родительского дома. Токарный цех завода. Комсомол. Семья. Рыбная ловля с приятелями. Пенсия. Уважаемая старость в кругу родных и близких.
У другого биография смелым взлетом напоминает стремительный старт самолета. Средняя школа. Университет. Партия. Дипломатическая работа. Чемоданы с разноцветными наклейками (львы, месяцы, звезды, лучи) Лондона, Стамбула, Оттавы, Рима, Буэнос-Айреса. Представительство на международных конференциях. Фотографии в газетах.
Но есть биографии иного склада.
...На бревенчатом домишке одной из улиц пристанционного поселка на Орловщине, раскачиваемая ветром, красовалась ржавая вывеска с изображением сапога и туфли. Здесь, в семье Якова Галгана, среди кучи братьев и сестер, вырос первенец — Тимошка. К десяти годам он вытянулся в крепкого длиннорукого мальчишку, признанного коновода всей уличной ватаги.
Божеством в семье Галгана был рубль. Ему поклонялись. Перед ним благоговели. О чем бы ни говорил Яков Галган детям, грозя им кривым, черным от вара пальцем, он всегда заканчивал одним нравоучением: «Деньги — первеющая сила на свете! Только на рубль надейтесь. С ним не пропадете, чертенята».
Тимошка рано внял отцовской морали и сделал из нее практические выводы. Никто проворней его не умел накрасть угля с железнодорожных платформ, металлического лома с заводского двора, обобрать огород. Доходы от реализации добычи шли на невинные развлечения: мороженое, семечки, папиросы. Позже к ним добавились карты.
Вскоре Тимошка нашел еще один вид заработка. Ему начали поручать топить щенят и котят. Погрузив щеночка в воду, он с любопытством наблюдал, как в его руке извивается и беззвучно разевает ротик в предсмертной муке маленькое живое существо.