— Тебе не холодно там, Тарас? Осторожней, не сорвись. Клава за другого выйдет.
Довольный своим остроумием, Галган ухмыльнулся.
Тарас не отвечал. Он дышал трудно, прерывисто. В гезенке веяло ледяным сквозняком, но пот заливал глаза рабочего.
Тяжело расставаться с жизнью в двадцать два года, когда впервые полюбил и тебя любят, когда столько еще предстоит свершить, увидеть, узнать, когда весь огромный добрый мир ждет тебя впереди!
Горько расставаться с жизнью даже на поле брани, когда уносишь с собой жизнь врага, когда ты не одинок и знаешь — не бесцельна жертва — и добрым словом помянут тебя потомки. Но стократ горше умирать безвестно от руки коварного и подлого убийцы! Умирать и знать, что останешься неотомщенным, а он будет по-прежнему наслаждаться жизнью.
— А, проклятый! — говорил между тем Галган, скрипя зубами.— Пялишь зенки? Несладко? Думал меня угробить? Нет, не на того напал. Сам подыхай! Считаю до трех. Потом полосну шланг, пойдешь на дно. Р-раз...
На губах Галгана выступила пена. Длинное лицо исказилось судорогой. Галган задыхался, в горле у него хрипело. Он упивался своей местью.
Тарас был бледен, но молчал. Он продолжал колыхаться над бездной, прижимаясь к шлангу. Когда Галган начал свой счет, Тарас не закрыл глаза. Он перехватился покрепче руками, готовясь к отчаянному рывку вверх. Лучше прыгнуть навстречу смерти, чем ждать, пока она подползет. При этом движении Тарас почувствовал что-то твердое у себя в кармане. Зеркальце Клавы!
— Два-а-а...
Галган бережно вел ножом по шлангу. Резина расходилась, обнажая крепкие нити ткани. Любуясь этим, Галган не заметил, как Неделя мгновенно сунул руку в карман и с силой метнул квадратное зеркальце. Острый угол ударил в бровь и рассек ее. Галган ахнул, невольно схватился руками за лицо, выпустил нож. Серебряная смертельная рыбка проблеснула мимо Тараса...
Нож еще летел на дно гезенка, а Тарас взбирался наверх, перехватывая сразу по метру. Галган изо всей силы рванул шланг. Напрасно! Он был едва надрезан. Камнем! Галган схватил острый камень. У Тараса потемнело в глазах от удара, но он продолжал лезть. Галган пошарил вокруг, пытаясь найти еще камень. Поздно! Тарас уже ухватился за край гезенка.
Галган даже не попытался сбросить Тараса. Он знал, с кем имеет дело. Втянув голову в плечи, убийца кинулся бежать. Позади услышал тяжелые скачки. Захолонуло внутри. Закричал, протяжно и дико. Животный ужас рвался наружу:
— А-а-а!..
Потом Галган бежал молча. А в голове стремительно, клочками: «Господи, только б спастись... только б жить... никогда...» Позади неумолимо, тяжко — туп, туп, туп! И опять: «Только б добежать... жить... жить!..»
В узком лазе, на животе, змеей, Галган немного опередил Тараса. Богатырю мешали широкие плечи. Но едва Галган поскакал вниз по растрелам, как снова услышал над головой неотвратимое: туп, туп, туп...
Лампочку не успели подобрать ни Галган, ни Тарас. Вокруг стоял мрак. Но ужас придал крылья Галгану. В темноте он перелетал с бревна на бревно, в кровь разбивая колени, обдирая руки. И, не отставая ни на шаг, следом прыгал Тарас, наизусть знавший весь этот ходок.
Внизу посветлело. Блеснула электрическая лампочка. Медлить нельзя! Тарас прыгнул на Галгана. Сорвались вниз, покатились по щебню. Безумным усилием, от которого что-то оборвалось внутри, Галган выскользнул из-под Недели. Хромая, побежал. И здесь Тарас нагнал его.
Всю силу ненависти вложил Тарас в свой страшный удар, метя в голову. Как яичная скорлупа разлетелся бы череп Галгана, но Тарас споткнулся, и удар пришелся по плечу. Переломились ключица и лопатка. Выломленная рука обвисла плетью на сухожилиях. Галган дико взвыл, завертелся на месте волчком и упал.
Тарас размахнулся вторично, но немыслимым усилием воли сдержал себя, заскрипел зубами. Взять гадюку живьем!
10
В поисках Крутова Царикова исколесила половину прииска. В конторе ей сказали: «Подписал бумаги и пошел на участок Охапкина». На участке рабочие посочувствовали радистке: «Самую малость не захватила, девушка. Был Игнат Петрович, да весь вышел. Сказал — пойду в бригаду Черепахина». Никита Савельевич высунул бороду из окна кабины экскаватора, приложил ладонь к уху, силясь разобрать, что кричит ему эта пестро одетая женщина, боязливо остановившаяся поодаль от его могучей машины. Поняв, обрадованно закивал головой, показал в сторону конторки участка. Но и здесь Крутова не оказалось. Лаврухин засуетился, изобразил сожаление всеми морщинами опухшего лица и шмыгнул багрово-сизым носом. «Пораньше бы, Ирина Леонтьевна. В контору к себе пошел». Радистка вздохнула, вытерла капельки пота на смуглом лице и направилась обратно к конторе прииска.