После местной передачи радист, заменивший Царикову, уехавшую с «Крайнего», включил Москву. Алексей и Нина постояли в аппаратной. Знаменитый негритянский певец пел о кротком черном бэби. На непостижимо низких нотах сдержанно перекатывался громоподобный, бархатно-мягкий бас.
На улицу вышли притихшие, молчаливые. В небе затеплились первые звездочки. В лицо.пахнуло холодом. Вокруг мирно светились окна домов. В неподвижном воздухе ни шума приборов, ни лязганья бульдозеров. Тишина. Промывка уже свернулась.
Алексей заботливо взял Нину под руку. В сумраке ее глаза казались темными и грустными.
— Тебе не холодно? — почему-то шепотом спросил Алексей.
— Нет,— также шепотом ответила Нина.
Концерт продолжался. Теперь звучный тенор выводил слова протяжной русской песни:
Ах ты, душечка, красна де-е-ви-и-ца-а-а...
Звуки песни плыли над умолкшим прииском, и казалось, все молчит, слушая ее.
Мы пойде-е-ем с то-о-обо-ой...—
широко продолжал тенор, и Алексей ощущал, как Нина замедляет шаг, следуя ритму песни. Волнение все больше охватывало Алексея. Этот душевный трепет передавался и Нине. Они шли мимо домов, и из каждого звучала одна и та же мелодия, словно песня бережно передавала идущих из рук в руки.
На краю обрыва — двое. Они молчат. Когда сердца так полны, слов не нужно. Девушка, отдыхая, положила голову на грудь мужчине. Он стоит, нежно полуобняв свою подругу.
Вдали, глубоко внизу, распластался прииск. С этой захватывающей высоты отчетливо видны темные конусы шахтных отвалов, голенастые промывочные приборы, умолкшие до будущей весны, стеклянная крыша электростанции. В черной излучине реки белеет цепочка срубов новых домов. Дальше до самого горизонта огромным амфитеатром развертываются лесистые сопки.
Сибирь!
День пасмурный, тихий. Облака так напитались снегом, что уже не в силах двигаться, тяжело провисают до самых сопок. Нигде ни проблеска солнца. Не понять — утро или вечер. Но в память двоих, стоящих на обрыве, этот серенький денек войдет майским полднем, сияющим зеленью молодых трав и голубизной ясного неба.
— Год назад я стоял здесь с Никитой Савельичем, готовясь к спуску,— тихонько говорит Алексей, касаясь своей щекой холодной щеки Нины.— Что я видел? Таежный распадок, каких тысячи в Сибири. А теперь... Под этими крышами — родные мне люди. Здесь я встретил тебя. Один год, а как много пережито и горестей и радостей...
Нина протягивает руку. На ладонь ей падает снежинка. Не простая, а снежинка-красавица, первая вестница пушистого снега, катания на санках и лыжах, огневого румянца на лицах людей. С дальней лиственницы поднимается ворон. Широко машут сильные крылья. Выше и выше забирает черная птица.
Снежинки падают все чаще. Начинается снегопад. Исчезает из виду прииск. Вот уже не видна и Ягодная сопка. Все гуще идет снег.
Белые хлопья беззвучно оседают на землю, на суровую тайгу, на плечи двоих, все еще стоящих на краю обрыва. Вот уже не видно и их. На всем белом свете снег, снег, снег...
Любовь и счастье вам, родные мои!
Прощайте!
